управление внутренних дел с самодельным плакатиком: «Убийц Стаса Уткина – к ответу!». И менять свой распорядок дня тоже не собираюсь, между прочим. Мне пора на работу собираться!
– Поленька, ну хоть с Жорой поговорить ты можешь? Это не идет вразрез с твоими гражданскими принципами?
Ага, Ольга решила сменить тактику: вместо кнута – пряник.
– Все-таки жена Уткина была твоей клиенткой, а не моей, дорогая, и если Овсянникову позвонишь ты, это будет вполне нормально, а если я…
– …То он в вежливой форме пошлет тебя подальше, – закончила я мысль. – И будет, кстати, абсолютно прав! Хорошо, я поговорю с Жорой. Похоже, у меня нет выбора! А теперь отвали: мне действительно надо в двенадцать быть в спорткомплексе. А у меня еще волосы мокрые!
– Отваливаю, отваливаю! Только ты обязательно позвони, как только разузнаешь подробности, хорошо? Сразу же позвони, Поля!
Я устало вздохнула.
– Не сумлевайся, золотко: тебе – первой. Да, кстати! Ты-то откуда узнала про Уткина? Телик у тебя второй месяц не пашет, а радио вообще никогда не было…
– Я-то?… Э-э…
На том конце провода наступило явное замешательство.
– А я… это… Мне Мурашов позвонил утром.
– Что-о?! Мурашов позвонил тебе… по телефону?
Это был фортель почище убийства Уткина! Дрюня Мурашов, в прошлом наш с Ольгой дворово- школьный товарищ, а в настоящем совершенно никчемный тип и периодический собутыльник моей сестренки, любил пользоваться услугами телефонной сети примерно так же, как услугами врача вендиспансера. Это был совершенно чуждый его духу способ общения. Впрочем, случалось, что Дрюне приходилось прибегать как к первому, так и ко второму: не бывает правил без исключений.
– Ну, Поля, какая разница… Ну, не по телефону! В дверь позвонил.
– Ах, в дверь…
Кажется, я начинала понимать, почему у Ольги Андреевны так вибрирует голосок и почему ее эмоции так легко меняют свой знак: с «плюса» на «минус» и обратно!
– Значит, Дрюня заявился к тебе с утра пораньше единственно для того, чтобы рассказать о смерти какого-то там Уткина, который вам обоим, строго говоря, до фени? Я тебя правильно поняла?
– Ну, во-первых, не «какого-то»! Что бы ты там, Поля, ни говорила насчет «священных коров», Стас был в Тарасове человеком известным. Между прочим, он даже грант получил за нетрадиционное освещение криминальной тематики на периферийном телевидении. А во-вторых, что касается «до фени»… Если хочешь знать, Дрюня был знаком со Стасом. Вот!
– Знаком с Уткиным? Наш Дрюня Мурашов?! Не смеши меня!
– Ну, не то чтоб знаком – просто ему довелось как-то выручить Уткина на дороге. Ты же знаешь, что такое взаимовыручка у тех, кто за рулем? Святое дело! Ну вот, Дрюня остановился, чтобы толкнуть иномарку, оказалось – Стас Уткин. Он тогда даже визитку свою дал Мурашову. Визитку Дрюня, конечно, посеял, но фамилию Уткин запомнил, и всем растрепал, что «закорешился» с телезвездой. И когда сегодня утром услыхал по радио, что убили Стаса Уткина, так сразу закручинился, подрулил к ближайшему киоску и…
В трубке воцарилось напряженное молчание. Ольга поняла, что ляпнула лишнее, и теперь соображала, как выкрутиться.
– Что же ты остановилась, сестренка? Мне очень интересно, что было дальше!
– Поля, не иронизируй, пожалуйста! Ведь я же не виновата, что этот чертов киоск оказался рядом с моим домом! Клянусь, я его сразу же выставила – Дрюню, конечно, не киоск… Ну, буквально по наперстку выпили, клянусь! И вообще: ты только что говорила, что спешишь на работу, а сама учинила мне допрос с пристрастием!
– Эх, Ольга, Ольга… – Я испустила скорбный вздох.
– Нет, рано тебе еще в депутаты! Не пройдешь проверку Центризбиркома: вредные привычки, сомнительные связи…
И я бросила трубку на рычаг.
Эти две «любопытные Варвары» так достали меня со своим Стасом Уткиным, что я решила выдержать характер до конца. До конца дня, я имею в виду. А когда наконец позвонила Жоре Овсянникову, выяснилось, что мой бывший муж в командировке и будет только завтра. Так что я с чистой совестью выполнила привычный распорядок понедельника, стараясь не вспоминать больше о смерти журналиста. Только где-то очень, очень глубоко едва копошился «червячок» моего растревоженного гражданского самосознания, но я твердо решила держать его сегодня на голодном пайке.
После утреннего разговора Ольга позвонила мне всего только раз – на работу. А потом куда-то пропала. Я это объяснила для себя очень даже просто: разумеется, сестренка все-таки не выдержала и звякнула Жоре сама, ей тоже сказали, что майора Овсянникова сегодня не будет, – вот она от меня и отстала.
Хуже было с Зоей Вячеславовной. Уж эта точно не собиралась никуда исчезать и оставлять меня в покое – тоже. Она приставала ко мне насчет «подробностей убийства» так ретиво, как будто подозревала, что я сама его совершила. А когда я уходила домой, расстроилась настолько, что даже обозвала меня «заразой». В шутку, конечно.
Во мне теплилась надежда, что за ночь моя шефиня охладеет к делу Уткина, но я жестоко ошиблась! Едва лишь я утром во вторник переступила порог кабинета, как Николаева шлепнула передо мной на стол сложенный вчетверо газетный лист. Вид у нее при этом был такой, словно то был приговор суда, подписанный и заверенный большой печатью. «Смерть барабанщика. Кому она была выгодна?» – прочла я крупный, броский заголовок.
– Что это?
– То, о чем мы с тобой вчера говорили. Версии, факты, мотивы – в общем, доказательства. Сенсация, Полина! После этой статьи, я считаю, милиции больше делать нечего: иди и арестовывай преступников. Это же Бабанский пишет, а он был другом Уткина, знает всю подноготную. Только ведь наша милиция – ты меня, конечно, извини, дорогая! – она же вся повязана мафией. Так неужели они станут возбуждать дело против чиновников из «белого дома»? Это просто смешно!
– Погоди, погоди… – Я наскоро просматривала статью.
– Одного не понимаю: почему этот Артем Бабанский называет Уткина «барабанщиком»? В том смысле, что его приятель был стукачом, что ли?
– Ну, Снегирева! Только ты могла сказануть такую чушь. Все дело в заставке программы «Презумпция виновности». Разве ты не помнишь? Там на фоне этой слепой бабы с весами – она богиня правосудия, что ли? – появлялся сам Стас с барабаном. Ну, вроде он барабанным боем созывает общество на борьбу с преступностью. Образ такой! Врубилась?
– С трудом! – честно призналась я. – Фемида, барабан… Хм! Театральщина какая-то. Разоблачать преступников надо фактами, а не барабанными палочками.
– Ах вот как? Ну, поглядим, как твоя милиция управится с фактами! – едко ввернула Николаева. – Руку даю на отсечение: будет еще одно нераскрытое дело, очередной «висяк».
Как в случае с Владом Листьевым или Димой Холодовым.
– Смотри, Зоинька, заинька: без руки останешься! Чем тогда бабки загребать будешь? – хохотнула я, вставая. – Ладно, по коням: пора переодеваться. Статейку мне оставишь? На досуге еще погляжу.
– Па-ажалуйста! Можешь даже своему Жоре показать: пусть поучится, как надо проводить расследование. Только потом отдай, слышишь?
Я еле удержалась, чтобы не высказать Зое Вячеславовне все, что я в эту минуту о ней думала. А думала я, что никакая она не «заинька», а змеюка гремучая. Походя хает нашу милицию и считает себя самой умной, а сама даже не знает, как зовут «слепую бабу с весами»! Грамотейка с незаконченным средним образованием… Не то чтоб я очень обиделась за Овсянникова и его «контору» – нет, конечно… А впрочем – да, обиделась! В адрес моего бывшего муженька можно, конечно, наговорить не то что пару «ласковых», а намного больше – только в плане, так сказать, личном. Но как профессионал он всегда на высоте. Что есть, то есть!
