нами, проверке не подлежали.
По замыслу руководства, наши разведчики знали только свои пункты назначения и, хотя обучались вместе, рабочих фамилий и имен, под которыми им предстояло работать, друг другу не открывали. На практике эти нормы иногда нарушались, что приводило нередко к тяжелым последствиям. Совместная подготовка разведчиков при массовом наборе была неизбежным злом, чреватым расконспирацией отдельных групп, при возможных провалах. Анекдотично, но факт. На Брянском фронте для экипировки разведчицы получили партию красных трикотажных предметов женского туалета. Немцам удалось схватить двух разведчиц, одетых в этот трикотаж, после чего в ряде городов проводились облавы, во время которых всех женщин, имевших красные трусы, забирали в гестапо.
В первую командировку, приказом начальника 2-го отделения 7-го отдела РУ майора Шерстнева Николая Васильевича, мне надлежало 12 августа выехать на грузовой автомашине с разведчиками и радистами для создания в городах Гомель и Брянск разведывательных групп, имеющих целью вскрывать переброску войск противника через эти пункты, в том случае, если они будут остановлены нашими войсками, а сомнений в этом не было, т.к. бои шли уже на подступах к этим городам. Нужно было спешить. Все шоссейные дороги в западном направлении были забиты автомобильным и гужевым транспортом. К фронту перебрасывались незначительные подкрепления, а на восток катил неудержимый поток беженцев, перегонявших своим ходом скот, везущих на телегах детей, плетущихся пешком, измученных, голодных, с воспаленными от бессонницы глазами. Многие из них растеряли в результате непрерывных налетов немецкой авиации своих близких, у многих эти близкие были убиты на глазах. Шли автомашины с ранеными, которые ничего утешительного о положении на фронтах сказать не могли. И над всем этим хаосом в воздухе непрерывно висели немецкие самолеты, которые безнаказанно бомбили толпы беженцев, расстреливали из пулеметов автомашины с ранеными, гонялись за бежавшими по полям и дорогам обезумевшими от ужаса людьми. Картины смерти и разрушения в эту благодатную пору года, когда все плоды человеческого труда в поле ожидали уборки, как-то не укладывались в сознании. Казалось, что это какой-то дурной сон и нужно скорее проснуться. Но вой самолетов, взрывы, трупы на месте только что ушедшей вперед группы людей, стоны раненых возвращали к действительности.
В Гомель мы прибыли ночью 13.08 без потерь. Но все виденное воздействовало на моих спутников, да и на меня самого, как предметный урок ненависти к немцам. Мы впервые увидели весь ужас войны, и перед нами вновь вставал вопрос: «Кто дал право врагу распоряжаться нашими жизнями?» «Что ему нужно в нашей стране?» Закипала дикая злоба к захватчикам, желание беспощадно мстить за погибших соотечественников.
Город практически к обороне подготовлен не был. Немцы продвигались так стремительно, что западнее Гомеля мы успели только вырыть обычные окопы. В городе, подвергавшемся непрерывной бомбежке, а с 14.08 и прямому артобстрелу, из органов власти практически никого не осталось, и оформить хотя бы задним числом моих людей на работу, подобрать надежных помощников из числа проверенных местных жителей уже было нельзя. Не успевшая или не желавшая бежать часть гражданского населения, уже никем не управляемая, в ужасе ожидала прихода немцев, прячась в подвалах и щелях. Часть предприимчивых молодчиков тащила из магазинов и складов продовольствие, промтовары. В пылающем, стонущем от взрывов городе на них никто не обращал внимания, да и не было нужды. Спасти это имущество все равно было нельзя. Так или иначе, оно досталось бы врагу.
Все мои попытки найти представителей органов НКВД, чтобы воспользоваться хотя бы их кадрами для создания группы, не увенчались успехом. Брать же непроверенных людей было рискованно. А немцы упорно рвались к городу. Во время одного из артобстрелов случайно оказавшийся рядом со мной старик схватил меня за шинель и начал яростно кричать: «А где же наши? Скажи, где они? Неужели так и пропадать тому, за что мы боролись?»
Не найдя, что ответить этому человеку, с чувством стыда, как будто во всех этих несчастьях была и моя вина, я почти бегом направился к своим разведчикам. Они ожидали меня в покинутом домике на восточной окраине города. Автомобиль был оставлен мною на восточном берегу р. Сож.
Группу я вынужден был после проверки надежности связи с Центром оставить на нелегальном положении с переходом в последующем, при невозможности легализоваться, на базу партизан, в лес, чтобы организовать подвижную разведгруппу. Распростившись с товарищами, фамилии которых, к сожалению, не сохранились в памяти, я перешел на другую сторону реки по мосту, который был через несколько минут взорван, т.к. кто-то сообщил, что немецкие танки и мотоциклы прорвались и могут захватить переправу. Тревога была ложной, но в результате нее несколько наших подразделений оказались отрезанными водной преградой и вынуждены были в панике, вплавь перебираться на восточный берег, бросая оружие.
На берегу какой-то бригадный комиссар тщетно пытался задержать поток бегущих бойцов и организовать на берегу оборону. Я пытался ему помочь, но все было тщетно. Задержанные нами и еще несколькими переплывшими реку командирами солдаты, собранные из разных подразделений, некоторые без оружия, неудержимо стремились назад и не поддавались никаким увещеваниям; немцев еще не было видно, но берег усиленно обстреливался артиллерией. Боязнь танков и окружения в первые месяцы войны превращалась иногда в массовый психоз, от которого мы избавились ценой больших потерь лишь в дальнейшем ходе войны.
Выполнив задание в Гомеле не совсем удачно, из-за недостатка времени, в чем были повинны не зависящие от нас, рядовых работников, обстоятельства, и сообщив начальнику РО штаба Брянского фронта подполковнику М.А.Кочеткову данные о группе, на случай посылки РО связника через линию фронта, мы с оставшимся радистом направились в Брянск. Гомель был занят немцами буквально через несколько часов после нашего отъезда 16.08.1941 г.
Дороги от Гомеля до Брянска также были забиты. На восток эвакуировалось население, сельскохозяйственная техника и скот, отступали войска. Использовались все возможные проселочные дороги. Беспорядочное на первый взгляд перемещение людей и техники шло, как показывало внимательное наблюдение, в одном направлении — в тыл. Над всем этим скоплением отходящих войск и гражданского населения носились самолеты с крестами, сея смерть и разрушение.
В Брянске удалось задержаться на более продолжительный промежуток времени. Там еще работали, в какой-то мере, советские организации, и нам удалось с помощью местных партийных органов подобрать нужных людей, достаточно убедительно легализовать радиста, документируя его как племянника одного из жителей города. С подобранными разведчиками удалось провести более или менее подробный инструктаж: дать им задания, рассказать, как их выполнить, разработать условия связи, проверить рации. В Москву я возвратился в начале сентября.
В октябре в связи с продолжающимся наступлением немцев возникла необходимость срочного создания в Курске и Мценске радиофицированных разведывательных групп, было очевидно, что эти города будут заняты противником.
20 октября 1941 года я выехал из Москвы, имея с собою двух радистов, для комплектования этих, подразделений вначале в Мценске, уже находившемся в преддверии захвата, а затем в Курске. Во Мценск направлялся молодой, веселый парень — армянин, для легализации в Курске — девушка-полька. Фамилии их, к сожалению, в памяти не сохранились. Кандидатуры были явно не подходящие, поскольку в Мценске — небольшом районном городке Орловской области, вероятно, никогда не жили армяне. Вряд ли была удачно выбрана радистка и для резидентуры в Курске. Девушку выдавал польский акцент и абсолютное незнание советских порядков, поскольку она еще недавно проживала в присоединенных к СССР областях Западной Украины. Легенды у обоих были малоправдоподобные. Кроме энтузиазма и желания помочь делу разгрома немцев, других качеств, нужных разведчику, у них не было, да они и не имели времени приобрести их за короткий срок своей теоретической учебы. Но делать было нечего. Иного выбора мы не имели.
Как и во многих других случаях, радистам разрешалось, в зависимости от обстановки, переходить на нелегальное положение, уходить в партизанские отряды, действовать самостоятельно.
Выехав вечером, мы утром уже были в Мценске. Так же, как и в предыдущем рейсе в Гомель, в пути нам встречались беженцы, автомашины с ранеными и эвакуирующимися, за которыми охотились немецкие самолеты.
В Мценске нас должен был ожидать оперативный работник нашего отдела майор Ларионов, явка с которым была обусловлена в пассажирском зале железнодорожной станции. Ларионов попутным транспортом выехал к месту работы несколькими днями раньше. Он должен был подобрать на месте личный
