уже когда мы, испробовав с десяток различных водоемов и прорубей, остановились, наконец, на Красном пруде в Измайловском парке. Красным он назван не только потому, что он прекрасен, а еще и потому, что в допетровские времена торговцы мясом мыли его перед продажей в этом пруду, окрашивая воду кровью в красный цвет.
Лед из-под воды необыкновенно красив — этакие хрустальные купола над тобой, сказочная картина. И кислороду в холодной воде требуется меньше, поэтому погружение может длиться подольше, чем в теплой. Я сперва отплывал от проруби метра на три-четыре, и тут же возвращался. А к весне уже проплывал метров до десяти. Как-то уже в начале апреля я поспорил, что проплыву от проруби до достаточно большой лунки метрах в пятнадцати. В лунку, оставшуюся от рыбаков-подледников, можно было просунуть голову, набрать воздуха, и вернуться снова назад. Спор был крупный — две бутылки водки, правильнее — самогона, так как все еще доживал «сухой закон». Принесли даже фотоаппарат, чтобы фиксировать мое появление из лунки.
Погода была солнечная; погрузившись в воду, я отчетливо видел столб света, идущий от проруби, и такие же столбы поменьше — от лунок. В том числе и от той, куда я должен был вынырнуть. Я отдышался, проделал необходимую в этих случаях гипервентиляцию легких (часто задышал до головокружения), и нырнул. Но, к моему ужасу, световые столбы отверстий во льду исчезли. Оказывается, Солнце зашло за тучку. Я поплыл назад, заглядывая вверх, но лунки нигде видно не было. Решил, было, вернуться, но и прорубь исчезла из виду, и это все из-за зашедшего за тучку Солнца. Что делать? Я понял, что спор может закончиться трупом.
Вспомнил, как прошлой весной милиция извлекала из талой воды труп утопленника, провалившегося когда-то под лед. Зрелище было кошмарное. А теперь я могу запросто утонуть подо льдом с множеством лунок и даже прорубью, в десяти метрах от Тамары и моих товарищей-моржей. А они даже не будут знать, где конкретно я нахожусь, чтобы помочь. Положение аховое!
И я решился таранить лед головой. Заплыл поближе к берегу, стал на дно и уперся головой в лед. Изо всех сил отжался ногами о дно и, превозмогая боль в позвоночнике, поддерживая голову снизу руками, я давил в лед темечком. Лед приподнимался над водой, трещал, но не поддавался. Тамара вспоминала потом, что лед на пруду «ходуном ходил». Оказывается, погруженный в воду на девять десятых лед не так уж трудно слегка приподнять из воды, но не целиком — он весит многие тонны.
Воздух в легких от мышечной нагрузки катастрофически кончался, и уже начинались судороги. В эти моменты, при смертельной опасности, сила человека может многократно увеличиться. Я надавил на лед с этой огромной силой, и он, захрустев, пробился. Но отверстие оказалось так мало, что я смог просунуть туда только руку. Изнемогая, я руками стал обрушивать края образовавшейся лунки, чтобы туда можно было просунуть голову. На берегу и с пристани люди видели мои потуги, но не понимали, как можно мне помочь. Тот, что был с фотоаппаратом, один за другим снимал кадры моей борьбы.
Окончательно задыхаясь, я почувствовал, что в плавки как бы пролилась горячая вода. Кровь — откуда? Но я тут же понял, что это не кровь, а другая жидкость, истекающая обычно перед самим утоплением. Через несколько секунд в голове потемнеет и уйдет сознание.
Превозмогая боль, я сунул голову в лунку и, что было сил, отжал ногами. Обламывая края лунки, моя окровавленная голова показалась надо льдом! Выпучив глаза, я лихорадочно вдыхал воздух, потом уже осознав, что это — спасение. Ребята сбегали за ломиком в бывший домик спасателей, а ныне хранилище спортинвентаря, и, проваливаясь в воду, обломали лед вокруг меня. Я на животе выполз на лед и ящерицей дополз до берега. Вспоминают, что первыми моими словами были: — А водку-то я выиграл!
Я боялся, что мне не зачтут появление из внештатной лунки, но ребята без возражений зачли мне результат. Тамара дала еще на одну бутылку, и «гонец» побежал за самогоном.
Приобретенный опыт помог мне основать новый вид спорта — пробивание льда головой из-под воды. Правда, единственным спортсменом в этом виде, был пока я один. Фотоснимки получились, их с большой юмористической статьей корреспондента опубликовали в газете «Московский комсомолец», а мне тогда было не до юмора!
Почин этот подхватили другие газеты и журналы, даже известный «Огонек». Статьи о моем подвиге обычно назывались, как и модная тогда книга Виктора Суворова (Резуна) — «Ледокол».
А через несколько лет телепередача «Времечко» заказала мне эту ломку льда головой. Когда ледовая обстановка подошла, я позвонил на телевидение, и съемочная группа выехала на Красный пруд. На сей раз, мне сразу привязали к поясу веревку, чтобы в случае чего вытащить из воды. Но все прошло гладко, я даже не ободрал лица. Показал в телекамеру кусок льда, вышибленный головой — толщина была сантиметров пятнадцать. Правда, лед уже был рыхловат, но по нему еще спокойно ходили люди.
Этим же вечером передача была показана в эфире, а потом ее повторяли неоднократно. Даже в Германии, как мне сообщили оттуда. А телекомпания АТВ назначила мне приз за этот подвиг — два миллиона рублей. Сейчас трудно сказать, сколько это долларов или современных рублей, но на хорошее кожаное пальто для Тамары хватило. Даже осталось мне на кожаную же куртку.
Когда директор АТВ отсчитывал мне премию в присутствии журналистов и пожелал удачи, я в ответном слове сказал фразу ставшую потом «крылатой».
— Зря говорят, что в России ученый не может своей головой денег заработать! Очень даже может, если постарается!
Наступил 1991 год. У моего младшего сына Левана и его жены Наташи родилась дочка — Ксения. Интересно, что точно через год, 14 августа 1992 года у них родилась вторая дочка — Мария.
Время шло тихо, страна медленно погружалась в разруху и голодуху; о вине я уже и не говорю — все еще агонизировал «сухой закон». Я где-то в газетах прочел прогноз английского астронома Д. Уайтхауза, который из-за ожидающегося максимально большого количества пятен на Солнце в августе 1991 года, прочил катаклизмы на Земле. Но пока их не было. И вот, наступило 19 августа 1991 года.
ГКЧП
Утром часов в 7 утра мне позвонил взволнованный Саша и спросил, слушаю ли я сейчас радио, или смотрю ли я телевидение. Я ответил, что еще сплю, и в чем, вообще, дело, если меня так рано будят.
— А дело в том, — отвечал Саша, — что Президента Горбачева сняли, в стране переворот, и что теперь будет — никто не знает. По телевизору — «Лебединое озеро» и короткие сообщения о чрезвычайном положении!
Я бросился к телевизору; увидев фрагменты из балета, выключил его, и включил репродуктор, работающий от городской радиосети. Ну и услышал, что Президент Горбачев по состоянию здоровья не может исполнять своих обязанностей, и его функции берет на себя некто Янаев. Вводится чрезвычайное положение и образован ГКЧП — Госкомитет по чрезвычайному положению.
— Все! — подумал я — начинаются репрессии, расстрелы, суды — «тройки», концентрационные лагеря. А название-то какое мерзкое — НКВД кажется музыкой по сравнению с ГКЧП!
Я тут же включил приемник и нашел спасительные «голоса». Как они были дороги нам, когда захотелось всерьез знать правду! И тогда я впервые услышал слово «путч» относящийся к Советскому Союзу. Не в Чили, не в Испании, или там, Португалии, а у нас, в СССР — путч!
Выйдя на улицу, я обнаружил, что большинство мелких магазинов закрыто, и на них висят объявления, что Президент Ельцин призвал к неповиновению ГКЧП. Народ на улицах был малочисленен, вял и подавлен.
Постепенно по приемнику стали ловиться голоса и изнутри страны — начали вещать какие-то доморощенные радиостанции, призывающие саботировать указания ГКЧП.
— Кажется, не все потеряно, — решил я, — раз кто-то еще пытается барахтаться!
Снова включил телевизор — показывали этих «красавчиков»-путчистов, сидящих в ряд за столом, как на скамье подсудимых. Камера поймала и увеличила руки Янаева, которые явственно и довольно сильно тряслись! Этот кадр показывали несколько секунд.
— Тамара! — крикнул я, — смотри, как у этих сволочей трясутся руки! Это конец — они проиграли! У победителей еще никогда руки не тряслись!
