Первым делом я зашел в мастерские, так как питал большую слабость к оборудованию. Вход был совершенно свободным, но в проходе толпились какие-то сомнительные личности, похожие на крестьян. Они что-то передавали мастерам и забирали от них.
— Гири облегчают, — пояснила Лиля, — отбою от них нет! Наши мастерские только на базары и работают. Мы «приписаны» к ближайшему — Сабурталинскому базару.
Я заинтересовался «облегчением» гирь. Торговец, он же крестьянин, передавал мастеру обычно целый набор гирь-разновесок, и говорил, на сколько их надо облегчить. Токарь зажимал в патроне гирю, высверливал в ней отверстие, а конец забивал металлической же пробкой, которую затирал вместе с гирей. Пробка сливалась с материалом гири и становилась незаметной. Но процентов на 5-10 гиря уменьшалась в весе. Продавец платил мастеру деньги и уходил довольный — «надувать» покупателей. Деньги же делились между самим мастером и руководством разного ранга. Работа шла бойко, в охотку, без окриков и принуждений. Труд здесь был не обязанностью, а в радость!
Мы пошли дальше. У одного из боксов толпилось несколько человек, среди которых Лиля узнала и директора — Самсончика Блиадзе. Маленького роста сутулый человечек с реденькими серыми волосами, стоял в самом центре толпы, и что-то пояснял ей. Но толпа мотала головами и отказывалась понимать его:
Ар шеидзлеба, батоно Самсон! (нельзя, господин Самсон!).
Мы протиснулись поближе и увидели следующее. В бокс для испытаний двигателей затаскивали стенд, имевший в своем составе весы с длинной линейкой, по которой перемещалась гиря, как у медицинских или товарных весов. Так вот эта длинная линейка не помещалась в боксе — упиралась в стену. Что делать? Вызвали директора Самсончика.
Мудрый директор тотчас же нашел решение — согнуть линейку под прямым углом, чтобы стенд поместился. Но пользователи стендом не соглашались — дескать, весы не будут показывать то, что надо. Директор настаивал на своем
— ведь длина-то линейки останется прежней, в чем тогда дело? Ему пытались объяснить, что момент — произведение силы на кратчайшие растояния до оси — изменится. Но директор продолжал настаивать, повторяя, что длина линейки-то останется той же.
Мне показалось, что я попал либо на съемки комедийного фильма, либо в дурдом. Я хотел вмешаться, но Лиля одернула меня: «Не порть отношений с директором!». Я посоветовал ей передать сотрудникам, чтобы они не отпускали своего директора в город одного — или потеряется, или улицу не сможет перейти с таким интеллектом.
Мы поднялись на второй этаж в лаборатории. В нос ударил запах горелой пластмассы.
Это лаборатория полимерных материалов, — пояснила Лиля. Сейчас очень модны металлоорганические соединения, так вот они натирают напильником опилки свинца и текстолита, пытаясь их сплавить в тигле, чтобы получить металлоорганику. Свинец-то плавится, а текстолит — горит! Вот ничего и не выходит! Только вонь стоит! — жаловалась Лиля.
Я окончательно понял, что нахожусь в дурдоме, только научной направленности. Сейчас выйдет из дверей Эйнштейн подручку с Аристотелем, а за ними — Галилей. Но вышел… Геракл, простите, Маникашвили, и, улыбаясь, провел нас в свою лабораторию. Он, оказывается, наблюдал за нами из окна.
— Чем они занимаются — стыдно сказать! — возмущался Геракл — маленький полный мужчина, постоянно потиравший себе ладони.
Я хотел, было присоединиться к мнению «батоно Геракла», но Лиля толкнула меня в бок — не критикуй никого — завтра будет известно всем!
Батоно Геракл повел меня по лаборатории, показывая, чем они занимаются. Две проблемы стояли перед лабораторией — измерение крутящих моментов и создание образца работающей волновой передачи. Чтож, проблемы, действительно, насущные, вроде металлоорганических соединений, смотря только, как их решать. Маникашвили подвел меня к стенду. Там стояла коробка передач от грузового автомобиля, и задачей было измерить крутящий момент на первичном валу, который шел от двигателя.
— Это архиважная задача, — горячо убеждал Маникашвили, — ее поставил шеф — батоно Тициан. Мы разрежем первичный вал, вставим туда мерную месдозу с датчиками и будем снимать электрические сигналы с них, — пояснял Геракл устройство всем известного моментомера.
— А как снимать сигналы с вращающегося вала — переспросил я Геракла, — ведь это самое трудное?
— Ты попал в точку! — Геракл перешел со мной на «ты» и попросил обращаться к нему так же, — это очень трудно, нужны ртутные токосъемники! А они опасны — это беда!
Я вспомнил, что успел узнать об измерении моментов, когда читал книги метрами.
— Батоно Геракл, — спокойно сказал я ему, — задача твоя решается очень просто. Не надо ничего резать, да и дел-то — с гулькин нос!
— С чей нос? — озабочено переспросил Геракл, — Кто такой Гулька? Уж не ты ли сам себя так называешь? Но твой нос не так уж и мал!
— Нет, батоно Геракл, это русская присказка, она означает, что чего-то мало, в данном случае дел. Гулька — это голубь!
— Видишь, косозубые колеса на валах — они создают давление на подшипники, пропорциональные крутящему моменту. Подложи под подшипник неподвижную месдозу, хотя бы трубочку с маслом и снимай обычным манометром давление — это и будет крутящий момент!
Геракл аж рот раскрыл от удивления и восторга.
— Но нам на эту задачу пять лет финансирования выделили! Как же мы теперь скажем, что она так легко решается? Батоно Тициан убьет меня!
— Уважаемый Геракл, — пояснил я, — сперва разрежем вал, поставим месдозы, — пройдет год; еще год будем искать токосъемники; еще год — доказывать, что они неточны и опасны; один год уже прошел на размышления, а на пятый год выдадим уже готовую и испытанную «новую» конструкцию!
— Ты — гений! — вскричал Геракл. Как жаль, что Виктор Иванович Бут в Москве, он поехал по институтам узнавать про моментомеры. Вот он бы обрадовался!
Виктор Иванович Бут — единственный русский в отделе — самый грамотный, но немолодой инженер, который вел всю конструкторскую работу в отделе. Он поехал вместе с зам. директора Топурия в Москву, как раз по вопросам измерения моментов.
А в это время директор Самсон Блиадзе, закончив, видимо, гнуть линейку у весов, зашел в сопровождении свиты в отдел Геракла. Мы были в стороне, а директора навытяжку встретил заместитель Геракла — Гиви Перадзе.
— Где Виктор Иванович Бут? — спросил его директор.
— Топурия и Бут в Москве! — громовым голосом отрапортовал Гиви.
Директора чуть не хватил удар:
— Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? — выговаривал он Гиви (Гиви-то произнес свою фразу не только громко, но и слитно!) — Ну, хорошо, может Топурия и критикуют в Москве, значит заслужил, но зачем выражаться так грубо?
Мы с Гераклом задыхались от смеха.
— Батоно Геракл, объясните ситуацию, где Виктор Иванович? — обратился к нему директор.
— Я же сказал, что Топурия и Бут… — обиделся Гиви, плохо понимавший смысл сказанного им.
— Молчи, Гиви, — перебил его Геракл, — дело в том, что Топурия взял с собой Виктора Ивановича в Москву в командировку. А Гиви лучше бы сказал это по-грузински, видите, как неприлично по-русски выходит. — Гиви, — продолжал Геракл, — но ты же мог сказать: «Бут и Топурия в Москве!».
— Нет, начальника надо называть первым, подчиненного — вторым! — невозмутимо декларировал Гиви.
Инцидент, лишний раз подтвердивший, что я нахожусь все-таки в дурдоме, был исчерпан.
Осталась вторая проблема отдела — волновая передача. Модель ее была зажата в токарном станке, но дела с ней были еще хуже, чем с моментомером.
Дело в том, что волновая передача содержит так называемое гибкое колесо, в которое вставлен распирающий его кулачок-подшипник. Кулачок-подшипник быстро вращался, и если гибкое колесо было не
