построил театр, велел разбить виноградники, начал строить дороги, увлекся акклиматизацией шелковичных червей, расширил пахотные угодья, вымостил дороги в городе и засадил улицы тутовыми деревьями. Через полгода остров преобразился, превратившись из провинциальной дыры во вполне пристойное местечко.
Первое время Наполеон с нетерпением ждал прибытия на остров жены и сына. Но союзники лишили его того, чего ему так не хватало в жизни и что единственное могло его успокоить – семьи. Это было дико, неожиданно и несправедливо. Марию-Луизу с сыном отправили в Вену к ее отцу, императору Францу. При этом Марии-Луизе даже не сообщили, что ее отъезд домой есть ссылка и что она никогда больше не увидит мужа, а сын – отца. Марии-Луизе быстренько подсунули австрийского офицера, придворного развратника, чтобы он украл ее сердце, вытеснив из него образ Наполеона.
Английский комиссар Кемпбелл рассказывал, что Наполеон срывающимся от волнения голосом говорил ему: «У меня отняли моего сына, как отнимали когда-то детей у побежденных, чтобы украсить этим триумф победителей; в новые времена едва ли можно найти пример подобного варварства». Волнение вчерашнего повелителя мира произвело на Кемпбелла неизгладимое впечатление.
Но это дикое варварство было не единственной подлостью со стороны победителей. По договору Франция должна была предоставить Наполеону определенный годовой доход. Эти деньги не переводились. Собственные деньги Наполеона, которые он вкладывал в благоустройство острова, быстро кончались и пока что не перекрывались доходами от инноваций.
Кроме того, несмотря на шакалью политику мелких укусов, союзники и Бурбоны все еще боялись Наполеона, зная, что он очень популярен во Франции. Поэтому в их среде периодически возникали планы отправки Наполеона на какой-нибудь очень далекий остров, а Талейран, перешедший на сторону Бурбонов, даже вынашивал планы убийства Наполеона «в целях общественной безопасности».
Существовали и другие планы уничтожения отставленной, сосланной, но все еще такой страшной своим величием фигуры. Была, например, идея уничтожить Наполеона руками алжирских корсаров, которые совершили бы набег на остров.
До Наполеона все эти слухи доходили, и он всерьез стал опасаться новых ударов со стороны союзников. А еще он живо интересовался состоянием дел во Франции. В которой творилось то, что он предсказывал.
Так вышло, что вся Франция была недовольна возращением короля. Были недовольны крестьяне, были недовольны буржуазия, армия, интеллигенция. Были недовольны даже роялисты!.. Когда союзники сажали на парижский трон короля, они понимали настроения французов и потому принудили Людовика дать Франции конституцию, чтобы успокоить общество и оградить французов от настроенческого произвола короля. Пришлось королю, скрепя сердце, перед коронацией присягать нации в том, что он не нарушит конституцию. Это и бесило роялистов: «тиран Европы» Наполеон правил без всякой конституции, а «богоизбранному» государю наложили какие-то ограничения!.. Они не понимали, что возврата в феодальное прошлое уже нет, развившиеся технологии производства требуют для своего функционирования совсем иной социальной конструкции. Да и люди изменились.
Кстати, конституция, навязанная Бурбонам, была неплоха, поскольку весьма либеральна. Она гарантировала вотирование налогов парламентом, свободу печати, свободу совести, а главное – неотменимость продажи национальных имуществ. Иными словами, земли, когда-то конфискованные у феодалов, сведенные в национальный земельный фонд, а затем распроданные фермерам с открытых аукционов, король обещал не отнимать у новых владельцев и не возвращать старым хозяевам, чего страшно боялась вся Франция. Король даже был вынужден сохранить учрежденный Наполеоном орден Почетного легиона, ибо слишком много французов были награждены им и очень его ценили.
Неприятности начались позднее. После прихода к власти «богоизбранного» оказалось, что число людей, пользующихся избирательным правом, резко сократилось по сравнению с прежними временами. Неприятно царапнули французов слова «уступка» и «пожалование», вставленные в подписанную королем хартию. Какие еще уступки и пожалования, если люди от рождения равны и обладают одинаковыми правами?
Еще больше раздражило население оголтелое наступление реакционной поповщины. Духовенство, стараясь наверстать годы своей слабости, теперь, опираясь на власть, накидывало на нацию религиозную удавку. Вышел указ о строгом соблюдении воскресных дней и церковных праздников. Пошли разговоры о том, что свобода совести – это не очень хорошо, и Франция традиционно была католической страной. К тому же, крайне нервируя население, попы начали толкать в церквях злобные речи о том, что купившие сеньорские и церковные земли – грешники и гореть им в аду. Дошло до того, что кое-где в провинции гражданские чиновники назначались уже по рекомендации церкви!
Вернувшиеся дворяне вели себя во Франции, как в завоеванной стране. Были случаи избиений ими крестьян, причем жаловаться в суд теперь было бесполезно. Страну постоянно будоражили слухи о том, что землю у крестьян скоро будут отбирать в пользу помещиков. Парижские власти, вместо того чтобы решительно пресекать эти слухи, способные взорвать страну, напротив, активно их распускали. Об этом постоянно говорили не только священники, но и роялистская пресса. Это было постоянным рефреном и в речах при дворе.
Бурбоны и рады были бы полностью сломать здание, построенное Наполеоном, но оказались внутри него. И обрушить государственное строение могли только себе на голову. Они уже не в силах были отменить ни всеобъемлющий гражданский кодекс Наполеона, ни структуру государственного управления с министерствами и полицией, ни деление страны на префектуры, ни налоговую систему, ни схему устройства армии, ни систему общественного образования, включающую высшую и среднюю школу. Роялисты жили в этом и ненавидели это, пользовались этим и хаяли это. Понимая, что затевать новый передел собственности – смерти подобно, они тем не менее не могли устоять от соблазна хотя бы поговорить об этом. И говорили публично, будоража страну.
Так что крестьян, составлявших подавляющее большинство населения, пришествие Бурбона на трон радовать никак не могло. Недовольна была и армия. Из-за бюджетных затруднений и тотального недоверия к среднему офицерскому составу король резко сократил армию. Более 20 тысяч (!) офицеров было уволено. На улицы выплеснулась целая армия людей, всех дел у которых было теперь болтаться по общественным местам и говорить о том, как хорошо было раньше и как ужасно теперь.
Эта армия добровольных и искренних агитаторов слушала и подхватывала любые антибурбоновские слухи, ругала нынешнее правительство, короля, говорила об унижении Франции.
Недовольны были и простые солдаты. Они – плоть от плоти деревни – получали от своих оставшихся дома семей письма, в которых пульсировал страх: а не отнимут ли землю? Раздражали солдат и другие вещи: к победам наполеоновской армии относились с напускным пренебрежением, трехцветное знамя было упразднено, восстановлен был орден Св. Людовика, Почетный легион подвергался всяческим унижениям, пенсии выплачивались неаккуратно, ветераны ходили в лохмотьях. За время реставрации не проходило, кажется, дня без того, чтобы в казармах не раздавались крики «Да здравствует император!». Солдат носил белую кокарду, но в глубине своего ранца он хранил, как святыню, старую, трехцветную. Войска служили Людовику XVIII, но предметом их культа оставался Наполеон, и они были уверены в том, что снова увидят императора в треуголке и сером сюртуке. Во время переходов, на стоянках и в караулах все разговоры сосредоточивались вокруг одной темы: «Он вернется!».
Эти слова стали как бы паролем, не нужно было никому объяснять, кто вернется, куда и почему... 15 августа 1814 года более чем в сорока казармах Франции солдаты шумно и даже вызывающе справляли праздник Св. Наполеона – небесного покровителя императора Наполеона. И офицеры, которые все прекрасно понимали, ничего не могли поделать. Да и не желали. Старых офицеров раздражали благонадежные молодые выскочки из дворян, назначенные им в начальство Людовиком. Раздражали не менее, чем солдат раздражало новое белое знамя – символ интервентов, от которых они когда-то освобождали страну.
Старые солдаты в казармах рассказывали прибывшему пополнению о недавних славных победах ныне униженной Франции. И о том человеке в скромной треуголке, который сделал из Франции великую империю, равной которой не было со времен самого Рима. Старые солдаты рассказывали новобранцам о Маренго и Аустерлице, о Фридланде и Эйлау, о древних пирамидах, о таких жарких странах, где яичницу можно изжарить прямо на песке, и о таких холодных, где птицы от мороза падают на лету. Мальчишки раскрыв рты слушали про великие подвиги и великую империю. Гвардейцы вспоминали сцену прощания императора со
