Правда, их внешний вид немного портили мечи, плохо замаскированные свернутыми плащами.
— Это свита, — сухо сказал Тачстоун, видя, что Сэм смотрит на людей в коридоре. — Я говорил им, что нахожусь здесь как частное лицо, что я просто навещаю сына, но, видимо, даже это требует официального сопровождения. Я надеюсь, ты в состоянии отправиться в путь. Если мы здесь задержимся, меня точно загонит в угол какой-нибудь комитет или возьмут в оборот политики.
— В путь? — переспросил Сэм. Ему пришлось повторить это дважды. Он был еще слишком слаб, чтобы четко произносить слова. — Я уеду из школы до конца семестра?
— Да, — ответил Тачстоун, понизив голос. — Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Анселстьерра перестала быть безопасным местом. Здешняя полиция поймала водителя вашего автобуса. Он был подкуплен, причем подкуплен серебряными монетами Старого Королевства. Так что один из наших врагов нашел способ действовать по обе стороны Стены. Или, по крайней мере, обнаружил, на что можно тратить деньги в Анселстьерре.
— Я думаю, что могу ехать, — проговорил Сэм, наморщив лоб. — Точнее, я даже не знаю, ранен ли я на самом деле. Кисть ноет…
Он замолчал и посмотрел на повязку на руке. Знаки Хартии по-прежнему двигались по краю повязки, сочась из пор его кожи, как золотой пот. Они исцеляли его, понял Сэм, потому что теперь рука всего лишь ныла, хотя раньше это была мучительная боль. А меньшего размера ожоги на бедрах и коленях не болели совсем.
— Повязку можно снять прямо сейчас, — сказал Тачстоун. Разматывая повязку, он наклонился к Сэму и прошептал: — Твое тело не было сильно ранено, Сэм. Но я чувствую, что вред был нанесен твоему духу. Чтобы исцелить это, потребуется время, исправить все сразу выше моих сил.
— О чем ты? — беспокойно спросил Сэм. Внезапно он почувствовал себя маленьким, а совсем не тем почти взрослым Принцем, которым ему полагалось быть. — А мама не может это исправить?
— Не думаю, — продолжал Тачстоун, опуская руку на плечо Сэма. В больничном свете на костяшках его пальцев отчетливо проступили маленькие белые шрамы — следы лет, которые он провел с мечом в руке: и упражняясь, и сражаясь. — Я не могу сказать, что это было, знаю только, что это произошло. Полагаю, в результате твоего путешествия в Смерть — ты отправился туда неподготовленным и незащищенным — часть твоего духа исчезла. Не такая уж большая. Но этого достаточно, чтобы ты чувствовал себя слабее, делал все медленнее, чтобы ты стал меньше, чем ты есть. Но в свое время утраченная часть духа вернется.
— Мне не надо было делать это, да? — прошептал Сэм, глядя в лицо отцу, словно ища на нем неодобрительное выражение. — Мама на меня сердится?
— Нет, совсем нет, — удивленно ответил Тачстоун. — Ты сделал то, чему тебя учили, чтобы спасти остальных, и это было и храбро, и в традициях обеих ветвей нашей семьи. Твоя мама больше всего беспокоится о тебе.
— Тогда где же она? — спросил Сэм, не сдержавшись. Это был дерзкий вопрос, и, выговорив слова, Сэм тут же пожалел о них.
— Нам стало известно, что Мордаут переправился на пароме в Олмонд, — терпеливо объяснил Тачстоун. Ему не раз приходилось объяснять отлучки Сабриэль еще в детские годы Сэма. — Мы узнали об этом, когда добрались до Стены. Она взяла Бумажное Крыло и полетела туда. Мы все встретимся в Билайзере.
— Если ей не придется отправиться куда-нибудь еще, — сказал Сэм, зная, что это звучит резко и чересчур по-детски. Но он же мог умереть, а для его мамы этого, видимо, недостаточно, чтобы приехать к сыну.
— Если ей не придется отправиться куда-нибудь еще, — спокойно согласился Тачстоун. Сэм знал, как трудно отцу сохранять спокойствие: в его жилах текла кровь берсерков, и Тачстоун иногда сам опасался ее проявлений. Сэм только однажды видел вспышку ярости отца. На официальном обеде во Дворце человек, выдававший себя за посла одного из северных кланов, попытался ранить Сабриэль. Тачстоун заревел, как зверь, схватил шестифутового варвара и швырнул его через весь стол в жаркое из лебедей. Это напугало присутствующих гораздо больше, чем покушение, особенно когда Тачстоун попытался поднять двойной трон и швырнуть его вслед за варваром. К счастью, он потерпел неудачу, а Сабриэль удалось успокоить мужа, пока тот пытался вывернуть мраморное основание трона.
Сэм вспомнил эту историю, когда увидел, как отец прикрыл веки, а на его лбу появилась глубокая складка.
— Извини, — пробормотал Сэм. — Я знаю, что она должна это делать. Быть Аборсен, и все такое.
— Да, — ответил Тачстоун, и Сэм уловил в его голосе слабый намек на те чувства, которые испытывал его отец по поводу частых отлучек Сабриэль для сражений с Мертвыми.
— Тогда я одеваюсь, — сказал Сэм и спустил ноги с кровати. Только сейчас он заметил, что соседняя кровать была пуста и застелена. — А где Ник? — спросил Сэмет. — Он же был здесь, правда? Или мне это снилось?
— Я не знаю, — ответил Тачстоун, который познакомился с другом своего сына во время предыдущего визита в Анселстьерру. — Его не было здесь, когда мы приехали. Доктор, скажите, Николас Сэйр был здесь?
Доктор поспешил к ним. Он не знал, кто был этот странный, но, несомненно, важный посетитель, не знал, кто были его пациенты, но армия настаивала на полной секретности и на том, чтобы всех называли только по именам. Теперь он понимал, в чем было дело, и отдал бы многое, чтобы и не слышать фамилии своего пациента. Разумеется, фамилия Сэйр была ему хорошо знакома — ее носил премьер-министр. Правда, у министра не было сына такого возраста, так что парень был кузеном или дальним родственником. А это хоть какое-то облегчение.
— Пациент Николас Икс, — проговорил он, сделав ударение на «Икс». — Он выписан сегодня, и его забрал слуга родителей. У него были только легкий шок и несколько ссадин.
— А он не оставил мне записки? — спросил Сэм, удивленный тем, что его друг не попытался связаться с ним каким-нибудь образом.
— Не думаю, — начал врач, но его прервала одна из медсестер, которая старалась пробраться в палату сквозь толпу людей в хаки, а также в серых и синих костюмах. Медсестра была молодая и симпатичная, с вьющимися рыжими волосами, не слишком тщательно убранными под накрахмаленную шапочку.
— Он оставил письмо, Ваше Высочество, — произнесла она с характерным акцентом северянки. Разумеется, будучи уроженкой Бэйна, она, к большой досаде доктора, прекрасно знала, кто такие Сэм и Тачстоун. Фыркнув, доктор взял протянутое медсестрой письмо и передал Сэму, который немедленно его открыл.
Сначала Сэм не узнал почерк, но потом понял, что письмо от Ника, только обычно его письма были гораздо длиннее и с большим количеством завитушек. Через секунду Сэмет понял, в чем причина: Николас писал забинтованной рукой.
