на каждом шагу. Но отец меньше бывал дома, чем мать, и он никогда и ни в чем не мог переспорить жену. Юрка знал, что все в их семье должно быть так, как захочет мать. Старшинство матери в семейной жизни выгодно было Юрке тем, что всегда и во всем мать сочувствовала только ему.
…Миша и Алеша были уже далеко на бугре.
Миша шел не оглядываясь, а проворный маленький Алеша, отсюда похожий на катящийся шар, все же изредка оглядывался и помахивал кепкой. И Юрке чудилось, что он ясно слышит его торжествующие слова: «Понимаешь, задание другое! Не понимаешь?»
Обиженный Юрка вспомнил о матери и зашагал к морю, чтобы берегом пройти домой.
Гаврик, перевалив с отрядом через последний некрутой гребень, увидел школу и школьников, собравшихся около ее каменной, во многих местах развороченной изгороди. Гаврик заволновался, забеспокоился, угадывая среди школьников Ивана Никитича, Алексея Ивановича, Зинаиду Васильевну… Уставшие, запыленные ребята заговорили, затолкались. В «обозе» из-за поднятой на дороге хворостинки поцарапались Борька Копылов с Нюсей Мамченко. Оба ревели, а няньки уговаривали их:
— Мы его, Борьку, этого реву, больше не возьмем с собой.
— Нюся, послушай, что скажу: будешь реветь, солнышко схоронится. Не любит, если ревут…
Гаврик кричал:
— Товарищи, не вижу порядка!
Но порядок не наступал. Завидев Мишу, подбегавшего с Алешей к отряду со стороны Куричьей Косы, Гаврик схватился за голову:
— Миша, выручай! Это же похоже на базар! А там смотрят на нас!
— Гаврик, начинайте песню! Вот тебе лучший запевала! — показал он на Алешу.
— Где ты нашел такого запевалу? — покосился Гаврик на Алешу, намекая на то, что он не забыл про Алешины утренние проделки, помешавшие собрать большой отряд.
— Гаврик, я тебе кое-что потом расскажу про него… Парень он горячий — отработает…
И Миша потащил смущенного, улыбающегося Алешу Кустова в первые ряды сбивчиво шагающего отряда. А когда Миша снова вернулся к Гаврику, из первых рядов до них донеслась песня. Начал ее низковатый, но звонкий ребяческий голос. Это запел Алеша, не торопясь и отчеканивая каждое слово:
— Под песню: левой! левой! левой! — командовал Гаврик.
недружно загудели усталые, но приободрившиеся ребята.
Песня заглушила и голоса плачущих детей и уговаривающих нянек. Песня внесла порядок в движение: плавно заколыхались на плечах снопы, мерно закачались свободные руки. Песня донеслась до школьной изгороди и там взволновала всех: школьники кинулись оттуда к отряду. Миша и Гаврик встречали их и пристраивали к двигавшейся колонне. Приближаясь к школе, отряд вырастал и вырастал, а вместе с ним росла и ширилась песня.
…Отряд уже проходил мимо школьной изгороди. Миша и Гаврик заметили, что Иван Никитич, чтобы лучше видеть, взобрался на круглый камень. Около него стояла Зинаида Васильевна с заспанной, покрасневшей щекой и с весело улыбающимися глазами. Тут же взад и вперед с полусогнутыми руками суетливо расхаживал Алексей Иванович.
За школой, под крутобережьем, виднелось «Приморье», пусть вовсе не то, о котором рассказывалось в песне, но все равно — воды азовского приморья помогали ребятам живей представить себе боевое прошлое отцов и дедов. Оглядываясь, Миша и Гаврик видели, что сноп, который тянули Саша и Вася, оставлял за собой густые волны пыли. Солнечная полуденка, играя в этих волнах, клубила их, разрывала, окрашивая в светлодымчатый цвет.
— Здорово! Как будто наши пушки бьют по «белому оплоту»! — прошептал Гаврик Мише.
— И «оплоту», прижатому… некуда податься, — заговорил было Миша, но ему помешала Зинаида Васильевна.
— Миша, а ведь Кустов поет хорошо! — и она шутливо ему погрозила.
Растянувшийся отряд, заворачивая, с песней входил в просторный двор школы.
…Юрка Зубриков стоял на противоположном склоне котловины. Через село он хорошо видел и отряд, и встречающих его людей, слышал песню. В хоре голосов он узнавал отчетливо и весело звучавший голос Алеши Кустова. Прислушиваясь к нему, Юрка вспомнил ссору свою с Алешей и почувствовал себя одиноким. К матери он не спешил, потому что смутно чувствовал, что ей не расскажешь о своих мыслях и огорчениях.
Миша и Гаврик по поручению Алексея Ивановича и Зинаиды Васильевны ехали на коне Тигре, впряженном в возилку, за бурьяном.
— Тут вам на кручу не подниматься, с кручи не спускаться. В остальном на вас надежда полная. Только будьте со вниманием! — сняв шапку, напутствовал Алексей Иванович отъезжающих от школы ребят.
Зинаида Васильевна догнала возилку, влезла на нее и под стук колес говорила Мише и Гаврику:
— Уголь можем получить не скоро. Бурьяном будем топить… Как же с Котиковым? В штабе отряда ему быть рановато. Без выдержки. С него пример будут брать другие.
— Что Кустову нос немного разбил, так уж и без выдержки? — обиженно усмехнулся Гаврик.
— Мнение Гаврика мне ясно, — улыбнулась Зинаида Васильевна и перевела вопрошающий взгляд на Мишу.
— Зинаида Васильевна, решите сами. Там есть кому решать: Наташа, Вася, Петя Гуда… Видите, сколько их много!
Миша указал на школьный двор. После похода к Песчаному кургану теперь там все время было оживленно. Одни ребята приходили, другие уходили и снова возвращались. Школьный двор напоминал улей с озабоченно кружившими над ним пчелами. От землянки Мамченко сюда перенесли отрядный флажок. Укрепленный над парадной дверью, он всякую работу ребят делал как бы праздничной. Помогали ли школьники Анне Прокофьевне очищать задний двор, исправлять изгородь или врывать у крыльца столб для колокола, — все это они делали охотно и весело.
— Будем решать сами, — сказала Зинаида Васильевна, слезая с возилки.
В полдень на ступенях школы, на солнечной стороне, окружив Зинаиду Васильевну и Наташу Копылову, сидели Вася Жилкин, Петя Гуда — черноголовый пятиклассник с крупными чертами лица, с большими насмешливыми глазами, Саша Котиков и Алеша Кустов.
Зинаида Васильевна, рассказав, что произошло между Сашей и Алешей, спросила:
— Кто из вас мог бы сделать так, как сделал Саша Котиков? — и повернулась к Пете Гуда: — Ты бы толкнул дверь ногой?
Почесав затылок, со вздохом и усмешкой Петя ответил:
— Может, не ногой, так рукой… Чем-нибудь толкнул бы… Зинаида Васильевна, да Гуличкин Алешка всякого доведет, — отмахнулся Петя.
— Ну, а ты, Наташа, как бы сделала?
Зарумянясь, Наташа ответила:
— Зинаида Васильевна, с Гуличкиным Алешкой трудней, чем с нашим Борькой. Борька — маленький, и
