(Из тетрадки в клеточку. Январь 1962 года)
Бегут по кругу манежа лошади. Все красивые, ухоженные, одинаковой масти - одна к одной. А в центре манежа стоит старый человек с шамбарьером в руке.
- Старейший артист цирка - Николай Акимович Никитин! - торжественно объявлял Буше его выход.
Публика всегда встречала артиста аплодисментами.
Николай Никитин - приемный сын знаменитого в свое время Акима Никитина - одного из создателей русского цирка.
Все к нему относились с уважением, почитанием, а многие перед ним робели. Почему робели - непонятно. Может быть, это осталось еще от тех времен, когда он сам владел цирком в Москве.
В молодости Николай Акимович выступал как соло-жонглер на лошади. (Впоследствии он этот номер передал Николаю Ольховикову.) Я номера не видел, не застал. Но один старый артист с восхищением рассказывал мне:
- Понимаешь, работал Никитин поразительно. И что любопытно - трюков-то у него сногсшибательных не было. Но какой артист! Выйдет на манеж, постоит секунду, посмотрит в зал, сделает легкий поклон публике - и аплодисменты. Так держался, такое у него обаяние, просто удивительно! Это от бога...
Я же застал Никитина (занимался в то время в студии), когда он, как у нас говорят, 'работал конюшню'.
Среднего роста, сутуловатый, седые волосы гладко зачесаны назад, типичное русское лицо.
Почти бесцветные, наверное, в молодости были голубые, глаза. На манеж выходил в ярко-синем пиджаке, бриджах и черных лаковых сапогах. Белый шелковый галстук закалывал булавкой с крупным бриллиантом.
Помню, спрашивали у него:
- Николай Акимович, брильянт-то настоящий?
А он посмотрит сурово и ответит басом:
- Поддельные носят только конюхи.
Перед концом его номера выводили лошадь, а инспектор громко объявлял:
- Лошадь, которая смеется!
И лошадь смеялась: выгибала шею, скалила зубы, а в оркестре в это время играли старый фокстрот 'Смеющийся саксофон'.
Перед выходом на манеж Николай Акимович обычно стоял за занавесом, сгорбившись, держа шамбарьер в левой руке. Как только его номер объявляли, он выпрямлялся, подтягивался, вскидывал вверх голову, молодея на глазах, и твердой походкой шел на манеж.
Иногда Никитин смотрел нашу с Мишей работу. Я часто видел его стоящим в проходе с бесстрастным лицом, с чуть-чуть выпяченной вперед нижней губой. И никогда не мог понять, нравится ему то, что мы делаем, или нет.
- Тебе, Егор, коверным нужно работать, - сказал он мне как-то во дворе цирка.
- Не Егор он, а Юрий, - поправили Никитина.
- Русский он! Егор! - сказал он, как отрезал, и пошел дальше.
Мне всегда казалось, что он живет в основном прошлым.
Когда он, ссутулившись, шел с сумкой по двору, кто-нибудь спрашивал его:
- В магазин, Николай Акимович?
- Не в магазин, а в лавку, - мрачно отвечал он.
Он не говорил 'послать телеграмму', а произносил 'отбить депешу'.
Вне представлений Никитин всегда ходил хмурый, насупленный. Я никогда его. не видел улыбающимся. Походка старческая. Его постоянно сопровождала маленькая черная собачка, которая семенила за ним на своих тонких дрожащих ножках и трусливо жалась к хозяину. А иногда он носил ее под мышкой.
Встречаясь со старыми артистами, Никитин любил вспоминать прошлые времена. В разговоре только и слышалось: 'красненькая', 'пятиалтынный', 'извозчики', 'трактир', 'дюжина шампанского'...
Странно мне было все это слышать, и в то же время интересно.
В цирке Никитин держался особняком, почти ни с кем не дружил, но любил посидеть в компании, поиграть в карты. Единственный человек, преданный ему по-настоящему, был конюх - бессловесный пожилой мужчина, проработавший у Николая Акимовича много лет, ассистировавший ему еще до революции.
В домашнем кругу Никитин слыл человеком прижимистым. Часто раздражался по пустякам. Он педантично требовал выполнения всех своих просьб и капризов. Например, если наказывал кому-нибудь из домашних сварить яйца, то говорил так:
- Положи яйца в кастрюлю, залей водой так. чтобы они не высовывались из нее. Прочти три раза 'Отче наш'. Потом вытащи яйца и подержи под холодной водой, после этого протри салфеткой и подавай на стол.
Как и многие старые артисты, Никитин верил в приметы. Он сатанел, если видел, что кто-то сидит на барьере спиной к манежу или грызет семечки в зале.
Не терпел, если кто-нибудь перебегал дорогу перед выходом на манеж. Этого не любит никто из артистов, но, если подобное случалось с Никитиным, он взрывался, отшвыривал шамбарьер и не шел работать. На одной из премьер неопытный униформист перебежал ему дорогу. Никитин выругался, отбросил шамбарьер и направился в гардеробную. Директор цирка буквально повис на Никитине и чуть ли не со слезами уговорил не срывать премьеры. И надо же, именно в тот вечер лошадь по кличке Отелло схватила руку Никитина зубами, стала на дыбы и протащила дрессировщика несколько метров по манежу. Рана оказалась настолько серьезной, что кисть руки пришлось ампутировать.
Все думали, что после этого Никитин уберет лошадь из конюшни. А он ее оставил. Именно она и исполняла коронный трюк - смеялась.
С тех пор Никитин выходил на манеж, держа шамбарьер, которым, кстати, он владел виртуозно, в левой руке, а на правую надевал протез в перчатке с зажатым стеком.
Животных Никитин любил. Однажды он подобрал на улице выпавшего из гнезда птенца. Принес его домой, долго выхаживал. Из птенца вырос задиристый воробей, которого прозвали Сильвой. Воробей настолько освоился, что спал у Николая Акимовича в кармане пиджака, склевывал со стола крошки, а когда приходили гости, усаживались за преферанс, прыгал по столу, переворачивая клювом карты, садился на головы играющих, бойко чирикал. Поведение воробья всех забавляло. Только Николай Ольховиков невзлюбил Сильву, утверждая, что он подглядывает в карты и своим чириканьем дает сигналы хозяину, поэтому тот и выигрывает.
Долгое время прожил воробей у Никитина. Но однажды Николай Акимович пришел в цирк грустный и сообщил:
- Беда у меня. Сегодня вышел из дому и не заметил, что Сильва сидит на плече. А во дворе стая воробьев.. Сильва их увидел и к ним. Уж я звал-звал. Думал, прилетит...
Мне рассказывали, как в начале войны, работая в Магнитогорске, Никитин на одной из репетиций резко щелкнул шамбарьером, и из его перстня вылетел камень. С перстнем Никитин никогда не расставался. Черный бриллиант в четыре с половиной карата представлял огромную ценность. Найти его на манеже было нелегко. И Никитин объявил:
- Кто бриллиант найдет, плачу тысячу рублей!
Все бросились искать камень. Униформисты и артисты буквально просеяли опилки через решето, но камень не нашли. Николай Акимович ходил злой, ни с кем не разговаривал и работал в тот вечер хуже, чем всегда.
На другой день было обычное представление.
Последним номером в первом отделении шли 'Икарийские игры'. Участники номера - мальчики десяти- двенадцати лет. Самый маленький из них - его все почему-то звали Чапаем, делая сальто-мортале, вдруг увидел, что у самого барьера в опилках что-то блеснуло. Сделав в сторону барьера два 'колесика', Чапай
