критики фильм заметили. Было много рецензий. Было много поздравлений. Был, чего там скрывать, приятный каждому актерскому сердцу успех.
И быстро забылись сложности, трудности, обиды. Очень быстро забылись.
И вот как нужна искусству дистанция времени. Режиссер Алексей Герман признанный всеми мастер, автор фильмов 'Проверка на дорогах', 'Мой друг Иван Лапшин'. Его имя часто произносится в ряду действительно ведущих наших кинематографистов. Я смотрел однажды 'Двадцать дней без войны' по телевидению я подумал: вот успех режиссера, успех нашего кино. Как жаль, что не дожил до этого дня Константин Михайлович Симонов, сделавший для молодого режиссера Алексея Германа так много своим авторитетом, своей верой в его талант.
СНИМАЕМ ОБЫКНОВЕННУЮ ШЛЯПУ С НЕОБЫКНОВЕННОЙ ГОЛОВЫ
Человек в собственной жизни играет лишь небольшой эпизод.
Станислав Ежи Лец
Около служебного входа в цирк, тускло освещенного круглым фонарем, стоял пожилой человек в пенсне, одетый в черное, застегнутое наглухо пальто. Из-под каракулевой шапки пирожком виднелись благообразные седые виски.
- Простите, - начал он, увидев меня, выходящего из цирка, - не могли бы вы уделить мне немного времени? После трех воскресных спектаклей никакого настроения с кем-либо говорить у меня, конечно, не было. Скорее домой, попить чаю да спать.
Незнакомец, словно угадав мои мысли, продолжал мягким, грудным голосом:
- Разговор ведь, Юрий Владимирович, пойдет о вашей судьбе, которая меня искренне волнует и беспокоит.
Заинтересованный, я покорился. Мы отошли к забору Центрального рынка, и я выслушал все. что рассказал мне незнакомец.
С трудом подбирая слова, сбивчиво и торопливо мужчина сообщил мне, что он военный инженер, сейчас на пенсии, живет один с собакой и очень любит искусство.
- Искусство, - продолжал он, - пожалуй, единственное, чем заполнена моя одинокая жизнь. За вами, Юрий Владимирович, наблюдаю давно. Не пропустил ни одного фильма с вашим участием. Вы стали одним из моих любимых актеров. И представьте себе, для меня было великой неожиданностью узнать, что вы работаете в цирке клоуном.
- Да, - подтвердил я. - Цирк - моя постоянная рдбота.
- Вот это-то меня и удивляет. Я сначала не поверил. Но по телевидению было ваше интервью... Я не любитель цирка. Но вас решил посмотреть, И смотрел не один раз. Признаюсь вам откровенно, я потрясен.
Я улыбнулся, заранее ожидая комплименты. Мысленно уже подбирал ответные фразы. Привычное 'спасибо' или ироническое 'ну, так ли уж...'.
- Да, я потрясен! - продолжал мой незнакомец уже с пафосом. - Как вы, талантливый, умный, культурный человек, решили связаться с цирком, который вас губит и уничтожает?
От неожиданности я замер.
- Я говорю вам это, - продолжал человек, - любя, уважая и с надеждой вразумить вас. Как вы, сыграв такую психологически глубокую роль в фильме 'Когда деревья были большими', опустились до этого?..
- До чего 'до этого'? - наконец спросил я.
- Выходить в нелепом костюме, изображать дурака. Вы ведь на арене, простите меня, дурачок. Ну как можно унижать себя? Ведь это абсурд: прикреплять выстрелом своему партнеру бантик, извините... на его зад. А эта глупейшая фраза; 'Снимаем обыкновенную шляпу с необыкновенной головы'.
- Но ведь смеются же, - неуверенно сказал я.
- Да потому что вы дурак, извините. Смеются над дураком. Разве вы получаете удовольствие от этого?
- Получаю, - ответил я уже твердо.
- Платят хорошо? - спросил он.
- Да как вам сказать... - начал я, словно оправдываясь, -как везде.
- Тогда плюньте на цирк, снимайтесь в кино! Недавно я третий раз смотрел 'Ко мне, Мухтар!' по телевизору. Гуманный фильм. Если вам с публикой расставаться жаль, мой совет - идите в театр... на благородные подмостки. Творите вместе с Шекспиром, Островским, с советскими драматургами. Вы поняли меня? Вы не обиделись?
- Я вас понял и не понял, - ответил я. - Но, во всяком случае, не обижаюсь.
Признаться, мне стало, конечно, обидно за себя, за цирк, за моих товарищей по работе. Я подумал: 'Ну что я буду объяснять человеку сейчас, на улице, под дождем?'
- Это не разговор - на улице. У нас с вами разный взгляд на искусство цирка.
- Искусство ли? - вставил ехидно мужчина.
- Да, искусство, - ответил я. - Искусство, которое вы просто не любите и не понимаете.
Попрощался с ним и пошел прочь.
Несмотря на мелкий моросящий дождь, решил пройтись немного пешком. Разговор меня взбудоражил. Так откровенно и прямо со мной на эту тему заговорили впервые. Слова этого человека поселили в мою душу сомнение. Мало того, уже сворачивая на Петровский бульвар, я придумал несколько убийственных фраз для отповеди этому цирконенавистнику.
Я шел и думал о себе. О судьбе, которая накрепко связала меня с цирком. Думал о редкой профессии клоуна. Прикинув в уме, я подсчитал, что в цирках всей нашей планеты едва ли наберется пятьсот клоунов.
Я сел в пустой троллейбус и вдруг представил себе, что пятьсот клоунов можно легко рассадить в десяти троллейбусах. И вообразил. десять троллейбусов, украшенных разноцветными лампочками, воздушными шарами, флажками, проносятся по бульвару. Клоуны в пестрых костюмах машут руками, смеются, что-то кричат. Из окон домов высовываются заспанные дети.
- Клоуны поехали! -кричат они.у-ны поехали! Наверное, у них всемирный съезд.
А может быть, в троллейбусах вовсе не шумно, а тихо. Едут троллейбусы медленно, и клоунам не до веселья. Они, как и я, возвращаются с работы усталые и молчат.
- Весело ли вам бывает, когда вы выступаете в цирке? - спросила меня девочка-первоклассница, когда я выступал в одной из школ.
Я не сразу ответил ей. Если сказать 'невесело', то она не поверит. Помню, тогда я задал контрвопрос:
- А тебе весело в цирке?
- Ага.
- Ну, так вот, когда я вижу, что тебе весело, мне тоже становится весело. Я радуюсь. Поэтому выходит, что мы с тобой веселимся вместе.
- А если у вас болит нога? - поинтересовалась девочка.
Тут отвечать легче - я же клоун, а потому спросил ее:
- Какая нога - правая или левая?
- Левая, - подумав, ответила девочка.
- Тогда у меня веселится одна правая нога, - сказал я под смех ребят.
Моя профессия - смешить людей, вызывать смех во что бы то ни стало. Когда мой сын, в то время еще малыш, тяжело заболел и врачи опасались за его жизнь, я выступал в Ленинграде по три раза в день (шли школьные каникулы). Все время я думал только о сыне. По нескольку раз в день звонил домой и спрашивал о здоровье мальчика. Но все эти дни я твердо знал, что в одиннадцать тридцать утра начинается первое представление и на нем будет около двух тысяч детей, пришедших посмеяться над клоунами.
