День начался, как всегда: в голове не было ни одной умной мысли. Василий Петрович даже позволил себе выпить немного кофе, чтобы прийти в себя. Ночью он, как зритель в кино, высмотрел с десяток кошмаров, все из которых заканчивались совершенно одинаково: он шел по Крещатику в наутюженном пиджаке и в белой сорочке с галстуком-бабочкой, но без штанов и в любимых малиновых трусах в белый горошек с плакатом в руках. На плакате было написано: «Ищу работу головы сельсовета. Срочно». А прохожие (хотя разве можно назвать прохожими сборище вурдалаков, упырей и марширующих на задних лапах презлющих собак?) строили ему хари и потешались над ним, и вскоре к нему подошел милиционер и стал распекать за нарушение общественного порядка.
– Ну, какой здесь порядок? – возмущался Голова, указывая на так называемых прохожих, но милиционер стал тащить его в участок и заставил выбросить плакат – единственный, хотя и жалкий способ найти опять любимую работу.
Одним словом, ночь прошла ужасно, и хотя утром Галочка отогрела его, как мать любимую дитятю, и собрала на работу, настроение у него было, как у человека, которого заживо, не по справедливости хоронят. Кроме того, подлый Васька и не думал ему являться.
«Вонючая тварь! – думал Голова. – Когда ему нужно, он тут как тут! Цицерон! А когда нужен он, так его, понимаешь, найти невозможно!»
Когда благоухающий кофе закончился, напомнив, что убежища от Акафея в Латинской Америке ему не получить, Василий Петрович направил свои стопы к Гапке, чтобы проверить ее обитель на наличие Васьки. И дудки. И тут же вспомнил, что Гапка как-то рассказала ему, что несколько раз пробовала вывести соседок из дома, но дудка не помогла. Гадский инструмент, видать, себе на уме. Значит, остается только Васька.
Но дом, в котором он прожил столько лет, был неприступен, как крепость, и не проявлял признаков жизни.
– Гапка! – позвал Голова и без долгих раздумий пнул туфлей дверь.
Но эффект превзошел все его ожидания – дверь как была, так и осталась, а у туфли оторвалась подошва и теперь уже только черный тонкий носок отделял ногу начальника от холодного дощатого крыльца, на котором он стоял.
– Гапка! – возопил Голова и ударил дверь второй, пока еще дееспособной ногой. И вторая подошва легла возле первой, и остатки, а точнее, верхние части туфель совершенно не грели ноги, которые тут же промерзли до костей.
– Гапка! – Голова не смог сдержать эмоций, которые нахлынули на него. – Я сожгу этот свинарник, видит Бог, сожгу.
И только тогда суровая дверь приоткрылась и из-за нее показалась Светулина рожица.
– Василий Петрович! – заулыбалась прелестница. – Вы одни или с ремнем?
Голова не стал выслушивать женский бред и вошел, отодвинув племянницу плечом. Гапка заседала за столом и, судя по всему, пыталась позавтракать. Приход бывшего благоверного расстроил ее планы и пищеварение, и она быстро соображала, что можно от него спрятать, пока тот не вцепился в еду. Она забыла, что он живет как у Христа за пазухой и ни в чем не нуждается и нарезанная колбаска не вызывает у него во рту водопад из слюней. Но увидев Гапкины подлые поползновения, Голова плюхнулся за стол, поставил ноги на перекладины, чтобы сквозняк не вымещал на них свою злобу, и попросил чаю.
– Не поняла! – вскинулась на него Гапка. – Здесь что – сельпо или корчма? Если всякие будут сюда заходить завтракать, как к себе домой… Я ведь на пенсию живу, а не на взятки…
– Заткнись, – нежно посоветовал красавице Голова. – Ты мне лучше скажи: Ваську не видела?
– Этой ночью таскался тут и просил селедочную голову. Говорил, что если не дам, так он сойдет с ума, как будто привидение может сойти с ума.
– А про крыс ты у него не спрашивала?
– И слушать не захотел! Говорит, давай селедочную! голову, и все. А откуда у меня ночью селедка? Я что – закусываю?
– Я у тебя сегодня переночую, – сообщил своей бывшей супружнице Голова, осматривая ее, как осматривал бы барышник породистую лошадь.
– Лучше ты сразу на кладбище ложись, вурдалак, – тихо ответила ему Гапка. – Нам таких, как ты, здесь не надо. Да и краля твоя городская дебош устроит, а нам отвечай. Грицька вызову, пусть он тебя в шею и вытурит из дома, который ты долгие годы осквернял своим присутствием.
Голова понял, что вряд ли стоит подвигать Гапку на продолжение монолога и молча налил себе чай, придвинул блюдо с колбасой – не потому, что был голоден, а из принципа. Светуля тоже сделала себе бутерброд и принялась азартно его уминать. Завтрак, как завтрак. Говорить было не о чем – они и так друг о друге знали все.
– Постель мне приготовь, – сказал Голова, когда после огромной чашки чая его прошиб приятный, как после баньки, пот. – А я рыбью голову принесу, может быть, Ваську и приманим.
Гапка ничего не ответила. Ей хотелось просто вкусно и молча в компании Светули позавтракать, а рок опять занес к ней драчуна, повесу и пьянчугу, от которого одни только неприятности.
Голова не стал ожидать ответа и ушел в сельпо, обжигая ступни о промерзшую ночью землю, покупать туфли. Но туфель там не оказалось, и он был вынужден довольствоваться кедами, которые совершенно не подходили к добротному синему костюму (Голова любил синий цвет, напоминавший ему, что где-то существует море, на которое ему всегда было лень ехать).
А в присутственном месте Тоскливец, чтобы развлечься, катался по помещению на его кресле. Паспортистка и Маринка хихикали, как будто было из-за чего. Пошел дождь, и птицы стали разыскивать, куда бы спрятаться от настырных холодных капель.
– В магазин сгоняй! – приказал Тоскливцу Василий Петрович. – Принеси мне рыбью голову, но только пусть хорошо ее завернут, чтобы я костюм не испачкал.
Тоскливец проворчал что-то про собаку, которую выгоняют на улицу в непогоду, но возражать не посмел.
