костям.
— Где та комната, в которой дверь?
Роберт оглядывался по сторонам, словно ждал, что кто-то или что-то может выскочить из тени.
— Около стойки.
Роберт осторожно подошел к выбитой двери и быстро расшвырял в стороны ящики и бочонки. Элиот удивился: от трех мужчин, вломившихся в кладовую, не осталось и следа.
Роберт обвел взглядом кладовую, подошел к двери, изрешеченной пулями, и удостоверился в том, что она закрыта на засов. Потом направился к холодильной камере, осмотрел ее, вернулся и закрыл за собой дверь.
— Вот здесь.
Элиот подошел к стене и провел ладонью по разрисованным кирпичам.
Он вспомнил, как мнимый Роберт втолкнул Фиону в дверной проем и захлопнул за ней дверь. В Новогодней долине было холодно, ниже нуля. Фиона, наверное, уже могла себе что-нибудь отморозить.
Элиот не понимал, зачем Луи сделал это. Может быть, для того, чтобы защитить его сестру от грубых мужчин из бара? Если так, то почему он и Элиота не вытолкнул за дверь? Правда, Луи дал Фионе куртку — проявил заботу. Совершенно непонятно.
— Теперь тут только кирпичи и краска. Но дверь была здесь.
— Понимаю.
Роберт убрал пистолет в кобуру и уставился на валявшуюся около стены дверную ручку. Похоже, он боялся к ней прикасаться.
К счастью, он не стал спрашивать, как нарисованная дверь могла превратиться в настоящую. Он поверил Элиоту. Ну конечно, ведь он работал на дядю Генри, поэтому, наверное, насмотрелся на разные чудеса.
Однако, хотя Роберт выглядел слишком крутым, чтобы его можно было назвать обычным парнем, Элиот видел в нем человечность. Так приятно было, что тот, кто постоянно имеет дело с безумием, остается более или менее симпатичным — чего никак нельзя было сказать о родственниках Элиота. Жестокие и лживые. Все до одного.
— Скажи, а каково это — работать на Генри?
— Что? — раздраженно спросил Роберт. — Сейчас не время об этом говорить. Нужно придумать, как вернуть твою сестру.
Элиот кивнул, но все же спросил:
— Он… хороший человек?
— Да. Самый лучший, — вздохнул Роберт. На его скулах заходили желваки. Он отвел взгляд от стены и добавил: — Правда. Чаще всего я не понимаю и половины из того, что он говорит и делает, но со мной он всегда был справедлив и даже добр и несколько раз спас мне жизнь.
Элиот догадывался, что Роберт о многом умалчивает, но удовольствовался таким ответом. Он почувствовал, что Роберт ему не врет.
Мальчик наклонился и подобрал дверную ручку. Она была медной, тяжелой, отполированной до зеркального блеска. Элиот воткнул стержень в стену, на старое место, но ничего не произошло.
— В прошлый раз дверь открылась с трудом, будто рассохлась. Может быть, придется потянуть ее вдвоем.
— Я раньше о таких штуковинах только слышал. — Роберт осторожно провел пальцем по нарисованному краю двери. — Боюсь, одной физической силы будет маловато. Нужно что-то еще.
— То есть?
— Магия — это по твоей части, — пожал плечами Роберт.
Магия? Бабушка усиленно втолковывала Элиоту и Фионе, что ничего подобного не существует, что так «непросвещенные люди объясняют естественные явления». Вот почему она вымарывала все подобные абзацы из книг — чтобы они с Фионой не забивали себе голову разными глупостями.
Но как быть с тем, что он видел собственными глазами? Соухк? Мистер Миллхаус? Крысы, которые присмирели от его музыки и показали ему дорогу к говорящей рептилии? Огонь, который ему подпевал? Населенный кошмарными созданиями туман, который породила его музыка?
Возможно, бабушка запрещала им читать сказки и легенды, потому что все, о чем там говорилось, существовало в действительности. И было опасным.
Но неважно, как это называлось и чем было на самом деле — реальным или воображаемым, мифом или наукой. Тетя Даллас сказала, что некоторые вещи нужно принимать на веру, чтобы общаться с той частью своего разума, которая не наделена речью. И что нужно научиться пользоваться этой частью разума и управлять ею, пока она не начала управлять тобой.
— Хорошо, — прошептал Элиот. — Дай мне несколько секунд.
Он положил Леди Зарю на плечо и прикоснулся смычком к струнам. Выбрал ритм, подобный биению своего сердца. Легкие вибрации помогли ему мыслить яснее.
Музыка показала ему дорогу к тому, что он искал: к Соухку, Аманде Лейн и даже к Золотому яблоку, лежавшему внутри герметичного контейнера. Значит, теперь нужно было сочинить песню Фионы, которая приведет его к сестре.
Элиот догадывался: показывать кому бы то ни было то, что он знает о своей сестре, нехорошо. Ведь музыка давала ему власть над тем, чему была посвящена. Но никто не должен иметь такой же власти над Фионой.
Первым делом он решил сосредоточиться на двери и двигаться вперед маленькими шагами, постепенно. Найти способ возродить дверь, открыть ее, а уж потом искать сестру.
Элиот вспомнил засыпанную снегом долину, праздник, смех и пение людей и ту музыку, под которую они танцевали. Эту песню мальчик слышал и раньше (несмотря на правило номер тридцать четыре). Она проникала сквозь толстые стены Дубового дома каждую ночь под Новый год.
Элиот начал напевать, но остановился — он все же плоховато помнил мелодию.
— Ты знаешь эту песню? — спросил он, повернувшись к Роберту.
— Кто же ее не знает? — немного раздраженно ответил тот.
— Не мог бы ты спеть ее для меня?
— Ну уж нет. Я петь не умею.
— Мне нужно услышать эту песню, чтобы открыть дверь.
Роберт поморщился, огляделся по сторонам, вздохнул, кашлянул и запел.
Мелодия была довольно простой. Элиот сыграл ее, а потом начал импровизировать. Он добавил фразу, напоминающую падающий снег, потом — виртуозный пассаж, в котором зазвучал треск фейерверков, взлетающих в ночное небо над альпийской деревушкой.
Кирпичи в стене начали потрескивать. В кладовой стало холодно.
Элиот продолжал развивать гармонический строй своей пьесы, обогатив ее смехом, звучавшим в долине. Потом извлек несколько звонких нот для описания снега, сверкающего под луной, и игры северного сияния на темном небе.
Дверь материализовалась. Теперь это была не просто краска на кирпичах. Появились доски и металлические скобы. Медная дверная ручка вошла в предназначенное для нее отверстие и со щелчком закрепилась.
Элиот заиграл быстрее и подошел ближе к двери.
Ручка медленно повернулась.
Но музыка неожиданно перестала слушаться Элиота. Он взял восходящую ноту, а прозвучала нисходящая. Снова мелодия ускользала от него.
Рассердившись, он сильнее прижал струны и начал сражаться с Леди Зарей. Он должен был играть
