какие бы надуманные теории их нн облекали. И он решил хорошо усвоить все, что слышал от преподавателей, а главное — изучить то, что дается опытом. Пришло это не сразу. Для того чтобы уяснить себе, как трудно было молодому студенту разбираться в преподаваемой ему науке, познакомимся с его учителями.
«Профессор Полунин, — писал С. П. Боткин, — имел наибольшее влияние на наше развитие, которое шло тогда исключительно путем гуморального направления, причем теория о кразах Рокитанского занимала преобладающее место. Эта теория принималась нами как окончательное слово науки, сомнение в котором было невозможно».
Алексей Иванович Полунин читал патологическую анатомию. Наука эта, возникшая в конце XVIII века, имела большое значение для развития медицины, она обогатила ее множеством новых фактических данных, дающих возможность понять сущность различных заболеваний. Посмертные анатомические вскрытии показывали изменения органов, и это связывало каждую болезнь с определенной реальной основой. Врачи стали сопоставлять знакомые им внешние проявления болезни с точно констатируемыми внутренними изменениями организма. При давно знакомой им чахотке находили они теперь творожистые перерожденные бугорки, каверны в легких, при сердечных заболеваниях — изменения сердечной мышцы, клапанов сердца и т. д.
Патологическая анатомия по существу своему была наукой точных фактов, но, несмотря на это. ока не избегла участи «впасть в соблазн идеализма». Крупнейшим патологоанатомом первой половины XIX века был руководитель «венской школы» Карл Рокитанский. Он проповедовал идею особой жизненной силы, образующей материю и управляющей ее движением. Жизненная сила — это начало невесомое, неуловимое, это проявление вечно деятельного духа, для которого организм — лишь земная оболочка. Эта жизненная сила, по представлениям Рокитанского, управляет организмом через соки. Рокитанский считал, что в основе всех заболеваний лежит изменение химического состава соков, неправильное их смешение. Под соками подразумевали главным образом кровь. Основным методом лечения последователи гуморального направления считали кровопускание. Об одном знаменитом французском враче того времени, Франсуа Бруссе, говорили, что он пролил крови больше, чем Наполеон за время всех своих войн.
Полунин был учеником Рокитанского. Он настолько верил в непреложность гуморальной теории, что, когда сам Рокитанский отказался от нее, заявил: «Да, это верно, что Рокитанский отрекся от учения о кразах, этого лучшего творения своей ученой деятельности; это только показывает, что гениальный ученый выжил из ума».
Последователем другой популярной в то время теории — солидаризма — был профессор Московского университета Иноземцев. В начале XIX века во Франции ученый Ксавье Биша в своей «Анатомии» изложил основы солидарной теории — учения о тканях. Он считал, что все человеческое тело, состоит из 21 первоначальной ткани. Каждая из этих тканей имеет своеобразное строение и наделена особенными физиологическими функциями. Разнообразные соединения этих тканей составляют органы. И жизнь, и здоровье, и болезни зависят от состояния этих тканей.
«Профессор Иноземцев, последователь солидарной патологии. — писал Боткин, — впал в ту исключительность, которая придала его учению догматический характер. Отсюда и происходило то, что у нас было два катехизиса: один — с гипотезами венской гуморальной школы, другой — с гипотезами солидарной патологии».
Федор Иванович Иноземцев вел в Московском университете с 1835 года кафедру практической хирургии. В 1846 году им была создана первая в России факультетская хирургическая клиника.
Широкое понимание задач своей кафедры, постоянное, настойчивое внедрение в лечебную практику новейших достижений медицинской науки обусловили то, что из его учеников вышли не только хирурги, но и физиологи, терапевты, патологи, гистологи, акушеры, дерматологи, венерологи, бальнеологи.
Иноземцев учил, что хирург должен быть хорошим терапевтом, н сам всегда старался вылечить больного неоперативным способом. Тщательная подготовка больного к операции и внимательное наблюдение за послеоперационным периодом было его правилом.
Однако взгляды Иноземцева и методы лечения были крайне своеобразными. Он утверждал, что с сороковых годов XIX столетия характер болезней изменился. До того он-де был воспалительный и требовал для борьбы с ним постоянных кровопусканий и прохлаждающего метода, теперь же преобладают раздражения симпатического нерва. На этом основании он от всех заболеваний прописывал специальную микстуру из нашатыря, лакрицы и рвотного камня и капли из миндорфова спирта.
— Даже и в то время, — пишет Белоголовый, — такой взгляд нa характер болезней представлялся чересчур странным и эксцентричным… и студенты над ним подтрунивали.
В своих лекциях Иноземцев касался и морально-этических вопросов: «Честность в науке неразлучна с честностью в жизни, и кто в науке видит одну дойную корову для себя, тот не честный слуга, а промышленник, обращающий светлое имя науки в торговый промысел».
О влиянии Иноземцева на Боткина писал врач Смирнов: «Нравственная сторона учения, которое преподавал нам незабвенный учитель Ф. И. Иноземцев, была глубоко усвоена его учеником С. П. Боткиным, который всю жизнь свою был носителем этих честных начал. Ими объясняется весь гуманный характер его деятельности, его человеколюбие в практике, его доступность всем и каждому, его общепризнанное бескорыстие».
Иван Тимофеевич Глебов читал сравнительную анатомию и физиологию. Врач, физиолог, педагог и общественный деятель, он был учеником Дядьковского и последовательно проводил его материалистические воззрения в науке.
Если вспомнить, что в то время еще нередки были мнения, высказанные доктором медицины Д. Веланским: «Есть ли что-либо безобразнее физиологии… найдем ее (физиологию) немою и мертвою как хладный мрамор, которую никакое баснословие гипотез оживотворить не может», — то станет ясно, что слова Глебова: «без физиологии медицина становится шарлатанством» — были очень смелыми.
Сеченов, учившийся в университете одновременно с Боткиным, писал о Глебове: «Человек очень умный и очень оригинальный лектор. Излюбленную им манеру излагать факты можно сравнить с манерой судебного следователя допрашивать обвиняемого: именно существенный вопрос, о котором заходила речь, он не высказывал прямо, а держал его в уме я к ответу на него подходил исподволь, иногда даже окольными путями. Как человек умный, свои постепенные подходцы он вел с виду так ловко, что они получали иногда характер некоторого ехидства. Таков же он был и на экзамене, вследствие чего студенты боялись его как огня».
А вот слова Боткина: «Всякий, кому пришлось учиться в Московском университете, помнят то громадное впечатление, которое производили лекции проф. Глебова на учащихся. В высшей степени ясное, живое и критическое изложение предмета возбуждало в слушателях тот интерес к науке, ту искреннюю любовь к истине, которые одно из существенных условий развития истинного ученого».
«Физиология есть ключ, открывающий врачу двери в храмину тела человеческого. — говорил Глебов на своих лекциях. — Тот, кто изучит физиологию, тот будет знать и условия, от которых зависят болезнь и здоровье… А узнавши эти условия, стоит только подчинить их своей власти, чтоб уметь управлять ими по своему произволу; тогда с помощью их одних можно будет управлять развитием, ростом и полной жизнью человека, равно как охранением его здоровья и целением болезни. Но можно ли так подчинить эти условия своей власти? Можно, надобно только знать названные науки. Ибо. если механик управляет этими условиями по своему произволу в машине, им же самим сделанной… то может ли быть, чтоб врач не мог подчинить своей власти их, не пользоваться ими по своему расчету? Без всякого сомнения, может».
Эта мысль нравилась Сергею Боткину, она показывала путь, идя по которому медицина сближалась с математикой, физикой — науками ясными и точными, со школьных лет привлекавшими его.
Но прекрасные мысли в лекциях Глебова были очень мало подтверждены фактическими данными. Он не давал того, к чему более всего стремился Боткин, — познания опытом. «Очень хромала у него демонстрационная часть, — писал Белоголовый, — практических занятий у него почти вовсе не было, если не считать нескольких лекций с вивисекциями, носивших на себе характер случайных, отрывочных приемов без всякой методичности и последовательности…
