Теплые вещи

Вытирая горячую слезу, я восхищенно думал: да ты бацилла, милая. Ничего-ничего, на любую гангрену есть свои народные средства. А главное – дерзость и горячность письма говорили о том, что Ольга ко мне неравнодушна.

Казалось бы, после такого надругательства над моим восточным стилем следовало забыть о Чайной стране навсегда. По крайней мере, в переписке. Но из упрямой верности я не хотел предавать свою выдумку. Чайная страна – не карнавал, не игра, она – дорогое прибежище. Надо только подняться еще выше по туманным тропам, стать по-настоящему значительным и таинственным. Если бы только можно было написать письмо настоящими китайскими иероглифами – сверху вниз! Но иероглиф я знал всего один. Нужен другой путь, бормотал я, ходя по мастерской. Другой путь!

И после обеда, когда Николай Демьяныч ушел на какое-то совещание в редакцию «Вагоностроителя», я убрал со стола вещи, все до единой, и, поглядывая через окно на пустой, занесенный снегом внутрений дворик, стал писать.

«Дошел до меня слух, что при Цин в провинции Хунанъ был даосский монастырь, а в монастыре – большой персиковый сад. Ни один плод за десятки лет не был сорван с дерева. Монастырь находился высоко в горах, за десятки ли от ближайшей деревни. Однажды зимой молодой ученый охотился в горах и заплутал. Был уже ранний вечер. В горах лежал снег. Вдруг увидел он ворота, врезанные глубоко в скалу. Постучал охотник. Открыл старый хэшан и повел его к кельям через сад. Смотрит охотник и дивится: на безлиственных ветвях висят свежие спелые персики, слабо светясь в полумраке. И еще одна диковина: на боку одного из персиков узор – вроде летящей над озером утки.

– Скажите, святой человек, отчего не опадают эти плоды? – спросил изумленный охотник.

– Луна на небе то убывает, то прибывает. Но это – все та же луна.

Охотник ничего не понял.

– Будет дорога сюда по весне, увидишь своими глазами. Хотя зрение глаз – не самое главное зрение.

Накормили охотника кашей, уложили спать, а поутру проводили к широкой тропе через перевал.

Дома он рассказывал про персиковый сад, но никто ему не поверил. Постепенно приключение позабылось. И вот однажды опять случилось охотиться в этих местах. Было начало весны. Вдруг, завернув за одну из скал, охотник увидел на дальнем склоне знакомые очертанья. И стало ему любопытно: что происходит в персиковом саду? Соврал ли ему хэшан, подшутил ли... И не теряя времени, он стал карабкаться по исчезающей тропке.

Вот и ворота монастыря. На сей раз стучать не пришлось. Ворота были открыты. Осторожно зашел охотник в сад. И что же он видит? Висят плоды на ветвях, но уже не совсем такие. Некоторые стали неспелы, потеряли в размере. Другие съежились, сделавшись вроде бутона. А в двух-трех местах бутоны уже понемногу распускались, расправляя нежные розоватые лепестки. А на одном из неспелых плодов какие-то пятна. Пригляделся охотник: вроде крошечная утка летит над далеким озером.

Поспешил он к кельям, надеясь встретить старика-хэшана. Никого! Долго бродил он, пока не заглянул в храм. Там у алтаря сидел и отбивал поклоны молодой монах. Дождался охотник, пока закончит монах молиться. Прошло больше часа. Не удержался посетитель и уснул. Вдруг слышит – кто-то трясет его за плечо. Открыл глаза – тот самый молодой монах. И знакомое лицо у юноши, хотя охотник спросонья никак в толк не возьмет, где его встречал.

– Посетил ты наш сад? – спросил монах.

И голос его тоже был охотнику как будто знаком. Кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

– Понял теперь, что луна – всегда все та же луна?

Смотрит на охотника иулыбается. А бородау него то отливает серебром, то чернеет в неверном мерцанье плошек.

А я, недостойный студент, прощаюсь с тобой. Если ты поняла суть моего рассказа, расскажи мне при встрече. Мне же – ума не хватает».

Письмо так мне нравилось, что жалко было его отправлять. Я не сразу понес его на почту, а три-четыре раза вынимал из незапечатанного конверта и перечитывал по очереди с Ольгиными дерзостями. Это был достойный ответ. Мысленно я упивался Ольгиными реакциями, воображая, как она поминает всех чертей, воздевает руки и с укором качает головой. Дескать, ну как с таким человеком разговаривать!

Поздно вечером, выгуливая собаку, я направился к почтовому отделению. Неразличимые грани мороза кололись желтыми и голубыми искорками. Письмо было церемонно опущено в ящик, и в то же мгновение во мне отворилось что-то вроде окошка, через которое зримо пошла раскручиваться будущая дорога письма. Вот мешок под днищем ящика, ярко освещенный стол, мягкий стук штемпеля, скучные сутки в отделе доставки, промороженный рафик едет на центральный телеграф. Вот большой грузовик с тюками, мешками, штабелями обшитых парусиной коробок (и кому, куда едут все эти конфеты, валенки, кедровые орехи, халаты, книги, игрушки и пакеты с ягодами сушеного шиповника?), а в кабине плавает дым «Казбека», заставляя щуриться серого Сталина с добрыми усами. Вот обледенелый вагон на дальних путях, фонарь обходчика, ночь, день, опять ночь, тетки в форменных гимнастерках и ушанках в полутемном купе играют в подкидного и отчего-то хохочут, пока вагон подцепляют к петропавловскому составу. Вот разгоняются пригороды, придавленные снегом избенки, мертвые будки, бетонные ограды, горбатый лозунг «Урал – опорный край державы», а потом версты лесной беспросветной стужи, редкие огни спящих станций, дальний прожектор встречного... Вот сверловская сортировка, опять грузовик, голоса в ангаре, сумка прихрамывающего почтальона, Восточная улица, подъезд знакомого дома...

Бушка тянула за поводок и приветливо махала хвостом: мол, воображение воображением, а есть еще разные дела, и их надо делать, на то они и дела. Очнувшись, я отправился в сторону беспросветного парка.

8

Двух недель ждать не пришлось. В следующую пятницу дежурная вызвала меня к телефону, и сквозь треск и похрустывание в трубке послышался далекий Колин голос:

– Мишандр! Завтра в гости придешь?

Когда он звонит из редакции, всегда плохо слышно.

– Приду, конечно. А что случилось?

– Что могло случиться? Каждый день, как подарок под елкой.

– Это у тебя елка. А у меня то березка, то рябинка.

– Чего? Не слышно! – кричал еле различимый голос. – Часа в четыре!..

И повесил трубку. Мы часто заглядывали друг к другу, но никогда не приглашали – мы же были друзьями. Звонок меня удивил. Если бы я не знал Колю, то мог бы подумать, что у него имеется какой-то план.

В субботу мама затеяла вкуснейшие пирожки с картошкой. На кухне было сизо и горячо от запаха пирожков, к которым до обеда не давали прикоснуться. Пирожки лежали в огромной кастрюле, накрытой полотенцами и ватным одеялом, чтобы сохранить первозданное картофельное тепло. Все же удалось выпросить десяток пирожков навынос, благо у мамы по случаю победы ученика на городском смотре было прекрасное настроение. Сунув пакет под пальто, я отправился к Коле.

– Веди себя по-людски, – сказала напоследок Полинка, бесстрашный карапуз. – Не позорь семью.

И ведь как в воду глядела.

* * *

На улицах не было ни души, точно все отмечали какой-то всенародный праздник или отсыпались после всенародного праздника. Пакет с пирожками грел бок. Приятно было идти по городу, закутанному в пушистый снег, как неуклюжий детсадовец.

Коля открыл не сразу. Он был в серой водолазке и брюках со стрелками. Наверное, должен был прийти кто-то кроме меня, потому что мои посещения обычно обходились без церемоний. В большой комнате был накрыт стол, на котором стояла одинокая сахарница без крышки и хрустальная салатница, доверху наполненная золотистыми ноликами сушек.