отрицаемой и не уполовиненной жизни; типично для него: что половой акт пробуждает глубины, тайны, благоговение.
Дионис против «распятого» — вот вам антитеза. Это
III. Вечное возвращение
Моя философия несёт в себе победоносную мысль, о которую в конечном счёте разобьётся всякий иной способ мышления. Это великая
Молот{471}: призывать, торопить страшное решение, поставить Европу перед лицом
Не допускать засилия посредственности. Тогда уж лучше погибель!
Пессимистическое мышление и его урок, что экстатический нигилизм при некоторых обстоятельствах прямо-таки необходим для философа — как могучий пресс и молот, которым он крушит вырождающиеся, вымирающие расы и сметает их с пути, чтобы проложить дорогу новому строю жизни или чтобы внушить всему, что хочет вырождения и смерти, жажду конца.
Хочу проповедовать мысль, которая многим даст право себя перечеркнуть, — великую
1. Представление учения, его теоретических предпосылок и следствий.
2. Доказательство учения.
3. Предположительные последствия того, что учение
а) средства его вынести
б) средства его устранить
4. Его место в истории как
Время наивысшей опасности.
Основание олигархии, стоящей
Две великих (найденных немцами) философских точки зрения:
— точка зрения
— и точка зрения
— сведённые мною воедино
Всё становится и возвращается вновь, —
1. Мысль о вечном возвращении: её предпосылки, которые должны бы быть истинными, если истинна сама мысль. Что из неё следует.
2. Как
3. Средства эту мысль
Чтобы мысль о возвращении
Два самых радикальных способа мышления — механистический и платоновский — сходятся в
Будь у мира цель — она бы уже была достигнута. Существуй у этой цели некое непреднамеренное окончательное состояние — оно бы тоже уже было достигнуто. Будь мир вообще способен на некое закоснение и застывание, некое «бытие», обладай он во всём своём становлении только одним мигом этого самого «бытия» — опять-таки всякому становлению давно уже был бы положен конец, а так же всякому мышлению, всякому «духу». Факт «духа»
Однако старая привычка помышлять всему происходящему цель, а миру — направляющего творческого бога, столь сильна, что мыслителю трудно саму эту бесцельность мира не помыслить себе опять-таки как намерение. На эту уловку — что мир, таким образом, от своей цели
