Может показаться, что я уклоняюсь от вопроса о «достоверности». Верно как раз противоположное; но, отыскивая критерий достоверности, я поставил вопрос о том, какими весами вообще до сих пор взвешивали, и понял, что самый вопрос о достоверности есть уже зависящий вопрос, вопрос второго ранга.
588 Вопрос о ценностях фундаментальнее вопроса о достоверности, последний приобретает серьёзное значение лишь при предположении, что разрешён вопрос о ценности.
Бытие и иллюзия, при психологическом подсчёте, не дают ещё никакого «бытия в себе», никаких критериев «реальности», но дают только степени иллюзорности, сообразно мере влияния, которое мы признаём за той или другой иллюзией.
Между представлениями и восприятиями ведётся борьба не за существование, а за господство, преодолеваемое представление не уничтожается, но оттесняется или подчиняется. В духовном мире нет уничтожения...
589 
{309}
590 Наши ценности вложены в вещи путём толкования. Разве есть какой-нибудь смысл в том, что существует «в себе»?! Разве смысл не есть всегда смысл отношения и перспектива?
Всякий смысл есть воля к власти (все смыслы отношений сводятся к ней).
591 Потребность в «устойчивых фактах» — теория познания: сколько в ней пессимизма!
592 Антагонизм между «истинным миром», каким его раскрывает пессимизм, и миром, в котором возможно жить — для этого надо проверить права истины. Необходимо примерить смысл всех этих «идеальных стремлений» к жизни, чтобы понять, что представляет собственно этот антагонизм: борьбу жизни болезненной, сомневающейся, цепляющейся за потустороннее с жизнью более здоровой, более глупой, более изолгавшейся, более богатой, менее разложившейся. Следовательно, не «истина» борется с жизнью, но один род жизни с другим. Но первый хочет быть высшим родом! Здесь можно перейти к доказательству того, что не обходим порядок рангов, что первой проблемой является проблема распределения родов жизни в порядке их рангов.
593 Веру в то, что «это есть так-то и так-то» нужно превратить в волю, чтобы «это было так-то и так- то».
594 Наука занималась до сих пор устранением бесконечной путаницы вещей с помощью гипотез, которые всё «объясняли», следовательно она возникла из отвращения интеллекта к хаосу. Это самое отвращение охватывает и меня при созерцании самого себя: я бы хотел образно представить себе также и внутренний мир с помощью какой-нибудь схемы и подняться над интеллектуальной путаницей. Мораль была таким упрощением, она представляла в своём учении человека познанным, известным. Теперь мы уничтожили мораль — мы снова стали для себя совершенно неясными! Я знаю, что я ничего о себе не знаю{310}.
Физика является благодеянием для души; наука (как путь к знанию) получает новое обаяние после устранения морали — и так как мы только здесь находим последовательность, то мы должны устроить свою жизнь так, чтобы нам сохранить науку. В результате мы получим род практического размышления об условиях нашего существования как познающих.
595 Наши предпосылки: нет Бога; нет цели; сила — конечна. Мы должны остерегаться выдумывать и предписывать более низким необходимый для них способ мыслить!
596 Никакого «морального воспитания» человеческого рода; но необходима принудительная школа научных заблуждений, потому что «истина» внушает отвращение и отбивает охоту к жизни, — предполагая, конечно, что человек ещё не стал безвозвратно на свой путь и не несёт с трагической гордостью все последствия своего неуклонного вывода.
597 Предпосылка научной работы — вера в солидарность и непрерывность научной работы; так что каждая единица, на каком бы незначительном месте она ни работала, может верить, что работает не напрасно.
Больше всего парализует энергию напрасная работа, напрасная борьба.
Накопляющие времена, когда люди запасаются теми силами и средствами власти, которыми когда-нибудь воспользуется будущее; наука как промежуточная станция, где находят своё естественное облегчение и удовлетворение средние, более многогранные и более сложные существа, все те, кому деятельность не по нутру.
598 Философ отдыхает иначе и на другом, он отдыхает, на пример, на нигилизме. Вера, что не существует никакой истины, вера нигилистов, — величайшее отдохновение для того, кто как борец познания находится в постоянной борьбе с целым рядом безобразных истин. Ибо истина безобразна{311}.
599 «Бессмысленность совершающегося» — вера в неё есть следствие проникновения в ложность прежних истолкований, обобщение малодушия и слабости, — она не есть необходимая вера.
Нескромность человека — где он не усматривает смысла, она его отрицает!
600 Бесконечная толкуемость мира — всякое истолкование есть симптом роста или падения.
Единство (монизм) — потребность, внушаемая inertia; множественность объяснений есть признак силы. Не стремиться оспаривать у мира его беспокойный, загадочный характер!
601 Против желания примирения и миролюбия. Сюда от носится также и всякая попытка монизма.
602 Этот перспективный мир, этот мир зрения, осязания и слуха покажется весьма лживым, если подойти к нему со сравнительно более тонким аппаратом чувств. Но его понятность, обозримость, его пригодность для практики, его красота начинают пропадать по мере того, как мы
