Бали – остров мусульман и хинду. Здесь нет азартных игр. А потому я понятия не имею, где мне брать деньги, когда они кончатся. Если ты в другой стране, за десяток тысяч километров от дома и ты не можешь никому позвонить и попросить выслать хоть какую-то сумму «вестерн юнион», потому что тебе стыдно, потому что у тебя почти не осталось друзей, потому что никто не понял твоего поступка, и самое ужасное, что и никогда не поймет. Даже родители… Даже они считают, что ты отвратительная бессердечная тварь… Если думать об этом, то картинка перед глазами как-то сама собой начинает мутнеть. Чушь все это. Я делаю то, что считаю нужным. Потому что это мой путь и мой последний шанс. И им всем этого не объяснить. Они не поверят, как не поверили и тогда. А потому нужно расслабиться и не паниковать. Выручать меня некому. А потому паника тут не к месту.
Я быстро съедаю гаспачо. «Почти как в Барселоне», – проносится у меня в голове. Откидываюсь назад, удобно тону в мягкой спинке дивана. Закрываю глаза и вспоминаю, как мы кормили голубей на площади Каталонии. Чертовы бесстыжие птицы вырывали хлеб и зерна из рук, ничего не страшась и не стесняясь. Они царапали кожу рук своими коготками и больно тыкали клювами в ладони, промахиваясь мимо корма. Били крыльями по лицу… а я стоял и улыбался. Никогда после я не чувствовал себя вот так – словно вернулся на мгновение в детство. Серые городские летающие крысы плотно засели у меня в голове, как символ моего дошкольного периода жизни. Почти так же я кормил голубей у себя во дворе лет двадцать пять назад. И был счастлив от того, что птицы безбоязненно берут корм у меня из рук. Площадь Каталонии, холодный томатный суп – мои машины времени. Умей я перемещаться назад по-настоящему, меня не было бы здесь сейчас. Я давно бы уже все исправил…
Я допиваю чай и, не прося счет, кладу уже известную мне сумму под пепельницу и выхожу из кафе.
Можно устроиться на работу. Только вот на какую? Кто согласится терпеть мои постоянные скитания по острову? Я могу, конечно, сделать небольшой перерыв и месяц посвятить себя группам русских туристов, трудясь гидом у каком-нибудь местного туроператора. Но это не приблизит меня к цели ни на шаг. К тому же денег, что я заработаю таким образом за месяц, вряд ли хватит больше чем на тот же самый месяц жизни. Это будет вечный замкнутый круг. И мне придется прекратить свои поиски. Конечно, есть еще вариант Макао. Но чтобы вернуться туда, нужно делать визу. На все эти движения сейчас практически нет ни средств, ни времени. Ведь я совсем не знаю, сколько его у меня. Возможно, оно уже вышло, и все бессмысленно… Но даже это мне неизвестно.
Я вновь и вновь гоняю все эти мысли в голове. Бреду по улице Оберой без какой-либо цели. Просто потому, что прогулка успокаивает. Вот дойду сейчас до океана и что-нибудь придумаю. Я всегда что-нибудь да придумывал. Больше полугода назад улетел из Москвы лишь с двумя тысячами долларов в кармане и до сих пор не умер с голоду. Придумал же я «что-нибудь» и в Гонконге, и в Сингапуре. И в Джакарте… Придумаю что-нибудь и на Бали…
Так, сам того не замечая, я оказываюсь в Ку-Де-Те. Пляжный клуб на берегу. Я присаживаюсь на деревянную ступеньку в углу и игнорирую взгляды официантов. Пожалуй, обойдусь без коктейлей.
Океан сегодня будоражит. Одна за одной идут большие волны. Они ломаются метрах в пятнадцати от берега, и белая пенистая масса несется к черному песку. На берегу прыгают дети. Они забегают в океан по пояс и с визгом убегают от катящейся на них громады. Иногда их накрывает с головой, и на мгновение они исчезают из виду. Но тут же выныривают и с визгом выбегают на берег. Три мальчика и одна девочка. Всем лет по шесть-семь. Мальчики итальянцы, а девочка, наверное, русская или откуда-то из Восточной Европы.
Вдруг я понимаю, что нужно встать и идти. Я бросаю свой рюкзак с драгоценным лэптопом на ступеньке и быстро, почти бегом, спускаюсь к морю. Проходя мимо компании русских, удобно устроившихся с шампанским и закусками на лежаке с видом на океан, я слышу краем уха, как женщина, видимо мать девочки, восклицает: «А где Ирочка?» Я сбегаю вниз по ступенькам. В одежде вхожу в воду и прыгаю навстречу накатывающей огромной волне. Я что-то пытаюсь схватить руками. Что-то, что вот-вот навсегда заберет океан. Я понимаю, что уже глубоко и что меня самого вот-вот может накрыть, перевернуть, закрутить и сломать. Я вижу перед собой начинающийся преломляться соленый пик. Он нависает надо мной, угрожающе закрывая закатное солнце. Я ныряю вперед. Прямо внутрь, чувствуя, как по моим пяткам проносится пенистый поток силой в тысячи сутенерских джакузи. Я вытягиваю руку вперед и хватаю что-то. Хватаю и тяну наверх. Тяну как могу. За волосы. Меня всего трясет от страха и перевозбуждения. Адреналин не дает мне нормально грести на поверхность. Но я делаю пару сильных рывков и вот уже под ногами опять дно. Я цепляюсь, словно когтями, большими пальцами ног за песок и мелкие истертые волнами камни, я вырываюсь наружу, удачно поймав накатывающий на берег очередной пенистый поток. Словно ангел с белыми крыльями из океанской пены я выношу на берег перед всей изумленной Ку-Де-Той блюющего соленой водой светловолосого ребенка. Спотыкаюсь, падаю и уже в падении передаю тельце подбежавшей, испуганной матери. Занавес.
Пока спасатели, они же секьюрити, откачивают дитя, я сижу на берегу и пытаюсь восстановить ушедшее в пятки дыхание. Первая мысль, которая приходит мне в голову, что мои последние деньги, наверное, жестко промокли в карманах шорт. Я достаю измочаленную пачку стотысячных рупий. Некоторые из них порваны, но некоторые можно высушить и их наверняка удастся использовать по назначению. В крайнем случае, их примут в банке.
Испуганная мать мечется вокруг откашливающегося ребенка. Ее подруга, красивая блондинка в белом купальнике, орет на менеджера, который слишком долго вызывает неотложку. Толпа зевак отгораживает меня от моего драгоценного рюкзака. Мне нужно встать и найти его, пока кто-нибудь, кому наплевать на «плохую карму», не стащил мою самую важную вещь – ноутбук с тысячами фотографий проклятых, таких похожих друг на друга деревьев. Но я почему-то не могу встать. У меня слабость в ногах и трясутся руки.
– Я могу что-нибудь для вас сделать? – говорит мне какой-то мужчина по-русски.
– Дайте мне сигарету.
Он протягивает мне пачку красного «Мальборо», и я сам лезу в нее мокрыми руками, порчу соленой водой чуть ли не все ее содержимое. Потому что с меня льет и потому что пальцы мои пляшут, будто играют собачий вальс на рояле. Но я все же выуживаю одну сухую сигарету и подношу ее к губам. Тут же откуда-то появляется пламя зажигалки. Другой мужчина, видимо друг этого, помогает мне прикурить.
– Я серьезно. Что я могу для вас сделать? Все-таки вы спасли жизнь моему ребенку!
Я делаю две глубокие затяжки. Кашляю и делаю еще одну. Потом смотрю на мужчину в пляжном костюме от Ральфа Лорана. На его золотые часы. На его выгоревшие от солнца рыжие волосы на груди. Потом поднимаю взгляд выше и, глядя ему прямо в серые глаза, спокойно и холодно говорю:
– Мне нужны деньги. Меня вполне устроят четыре тысячи долларов. По-моему, это более чем адекватная плата за спасение вашей дочери.
Мой океан всегда у меня внутри. Я всегда знал, какой он. Сильный, ласковый, коварный, мудрый – мой великий Царь. Он не может быть хорошим или плохим. Он над возможностями суждений. Его нужно принимать таким, какой он есть. И любить. Или не любить, но тогда стоит держаться от него подальше.
Когда-то я мечтал увидеть настоящий океан. Я вырос на большой реке. Я боготворил ее, но благодаря книгам Стивенсона и Рафаэля Сабатини всегда грезил оказаться на настоящем океане. Потому что я всегда думал, что это судьба. Вот бывает так. Мальчик, родившийся в городе на Волге, однажды должен был увидеть и сделать что-то очень важное для самого себя на берегу океана. Хорошая завязка для детской сказки. Эта сказка про меня.
Я сижу на берегу в Чангу – район на юго-западе острова. Здесь черный вулканический песок и множество спотов – точек катания серферов. Я жмурюсь, потому что от воды отражается солнце, ошалело жарящее сверху чуть позади меня. Я еле дышу. Я слушаю, как дышит океан. Как его грудь поднимается и опускается ровно. Я слышу, как с легким шуршанием он перетирает во все более и более мелкую пыль прибрежный вулканический песок. У меня закрыты глаза, но я все равно все вижу. Потому что океан давно у меня внутри.
Раннее утро. Время большой воды. Волны чудовищны. Они идут – одна за одной, и, прежде чем сломаться и превратиться в роскошную белоснежную пену, они скручиваются идеальной бирюзовой трубой, в которой запутывается солнечный свет, окрашивая водную поверхность в немыслимые оттенки голубого и зеленого. Я встаю, беру доску и иду навстречу волне. Погружаюсь примерно по пояс и ложусь на доску.
