составил план кампании, одновременно наступательной и оборонительной. С ним можно было быть уверенным, что дело передано в энергичные руки.
Но пока Германия не шевелилась, войска ее не угрожали французской границе, и она даже продолжала повторять, что война причинила бы громадный ущерб интересам Европы.
Пока все это происходило, Леопольд Австрийский умер. Что предпримет его преемник? Будет ли он сторонником умеренности? Нет, в Вене издана была нота, требовавшая восстановления монархии на основах королевской декларации 1789 года.
Вполне понятно, что Франция не могла подчиниться подобному чрезмерному требованию. Впечатление, произведенное во Франции этой нотой, было значительно. Людовик XVI должен был предложить Национальному Собранию объявить войну Франциску I, королю Венгрии и Богемии. Этот вопрос был решен утвердительно, и предположено было прежде всего нанести Франциску I удар в его бельгийских владениях.
Бирон не замедлил захватить Киеврен, и можно было надеяться, что никакое препятствие уже не остановит французских войск, как вдруг перед Монсом произошла паника, изменившая все дело. Солдаты, крича об измене, умертвили двух офицеров, Дильона и Бертуа.
Узнав об этой катастрофе, Лафайет счел нужным остановить свое поступательное движение по направлению к Живе.
Все это происходило в конце апреля, еще до моего отъезда из Шарлевиля. Как видите, в этот момент Германия еще не воевала с Францией.
Тринадцатого июня Дюмурье был назначен военным министром, о чем мы узнали в Бельцингене, до возвращения Жана из Берлина.
Это известие было чрезвычайно важно; теперь можно было ждать перемены и большей ясности в положении дел. Весьма вероятно было, что Пруссия, до сих пор соблюдавшая строгий нейтралитет, нарушит его с минуты на минуту. Уже шли толки о 80 тысячах человек, двигающихся к Кобленцу.
В то же время в Бельцингене распространился слух, что командование старыми солдатами Фридриха Великого поручено будет герцогу Брауншвейгскому, генералу, пользовавшемуся в Германии некоторой известностью.
Понятно, какое впечатление произвело подобное известие, хотя бы еще и не подтвержденное; вдобавок через Бельцинген постоянно проходили войска.
Я много бы дал, чтобы фон Граверты, отец и сын, ушли со своим полком к границе; по крайней мере мы избавились бы от их присутствия. Но, к несчастью, полк этот не получал никакого приказа о выступлении, так что лейтенант продолжал разгуливать по улицам Бельцингена, преимущественно перед запертым домом господина де Лоране.
Что же касается меня, то мое положение заставляло призадуматься.
Правда, я был в законном отпуске и притом в стране, еще не вступившей в войну с Францией. Но разве мог я забыть, что принадлежал к Королевскому Пикардийскому полку и что товарищи мои стоят гарнизоном в Шарлевиле, почти на самой границе?
Разумеется, в случае столкновения с войсками Франциска Австрийского или Фридриха-Вильгельма Прусского мой полк окажется одним из первых под неприятельскими выстрелами, а меня там нет, чтобы отплатить врагу сторицею!
Я начинал серьезно волноваться, но старался не выказывать своего беспокойства, не желая огорчать госпожу Келлер и сестру, а сам между тем не знал, на что решиться.
При таких условиях положение француза в Германии было, конечно, нелегким. Сестра моя прекрасно понимала это, хотя ни за что не согласилась бы добровольно расстаться с госпожой Келлер. Но ведь могут же принять меры против иностранцев? Или Калькрейт вдруг вздумает предложить нам в 24 часа выехать из Бельцингена?
Мы очень волновались не только за себя, но и за господина де Лоране, положение которого внушало не меньше беспокойства. Если его обяжут выехать, то какое опасное путешествие предстоит ему с внучкой по воюющей стране!
Молодые люди еще не обвенчаны, и Бог весть, где и когда теперь состоится свадьба. Успеют ли отпраздновать ее в Бельцингене? Трудно было теперь что-либо предполагать.
Тем временем через город, направляясь в Магдебург, проходили войска: пехота, кавалерия, преимущественно уланы; за войсками следовали обозы пороха, зарядов, сотни экипажей; раздавался несмолкаемый грохот барабанов и звуки труб. Время от времени войска по нескольку часов отдыхали на большой площади, выпивая бесконечное количество шнапса и вишневой наливки, так как уже стояла сильная жара.
Вполне понятно, что мне любопытно было смотреть на все это, хоть я и рисковал возбудить неудовольствие Калькрейта и его агентов. В свободные часы, услышав сигналы или барабанный бой, я непременно выбегал на улицу. Говорю «в свободные часы», так как ни за что на свете не ушел бы с урока госпожи Келлер. Но в свободное время я тихонько проскальзывал в парадную дверь и, придя на площадь, смотрел, невзирая на Калькрейта, запретившего мне видеть что бы то ни было.
Если все это движение интересовало меня как солдата, то как француз я мог только сказать: «Гм… это все скверно пахнет! По-видимому, скоро начнутся враждебные действия».
21 июня Жан вернулся из Берлина. Как и следовало ожидать, путешествие его было напрасно; процесс все еще стоял на той же точке, и даже в случае окончания его невозможно было предвидеть результата. Это было ужасно.
А относительно общего положения дел Жан из берлинских разговоров вынес убеждение, что Пруссия со дня на день объявит войну Франции.
Глава девятая
Все следующие дни мы с господином Жаном были настороже, ожидая новостей. Наверно, все разрешится не позже чем через неделю. 21, 22 и 23 июня еще проходили через Бельцинген войска, среди которых находился, как мне говорили, генерал граф Кауниц со своим штабом. Вся эта масса солдат направлялась в Кобленц, где их ожидали эмигранты. Пруссия со своей союзницей Австрией больше не скрывала, что идет против Франции.
Мое положение в Бельцингене становилось с каждым днем тяжелее, а положение моей сестры и семьи господина де Лоране в случае войны будет, конечно, не лучше. Быть в Германии при таких условиях не только неприятно, но даже опасно, и нужно быть готовым ко всяким случайностям.
Я часто говорил об этом с сестрой, напрасно старавшейся скрыть свое беспокойство. Мысль о разлуке с госпожой Келлер не давала ей покоя. Неужели она принуждена будет покинуть эту семью? Ей никогда в голову не приходило ничего подобного! Оставить любимых ею людей, с которыми она, как ей казалось, должна прожить всю жизнь, может быть, никогда больше не видеть их, если так сложатся обстоятельства, – эта мысль огорчала ее до глубины души.
– Я умру, – повторяла она, – да, Наталис, я умру, если это случится!
– Я понимаю тебя, Ирма, – отвечал я, – положение очень трудное, но нужно сделать все, чтобы выпутаться из него. Нельзя ли уговорить госпожу Келлер покинуть Бельцинген, ведь теперь ее ничто не обязывает оставаться здесь? По-моему даже благоразумно было бы поступить так, пока положение вещей еще позволяет это.
– Конечно, Наталис, это было бы благоразумно, но госпожа Келлер не согласится уехать без сына.
– А почему бы господину Жану не ехать с ней? Что привязывает его к Пруссии? Он может устроить их потом! Бесконечный процесс? Да ведь при нынешних обстоятельствах решения его придется ждать месяцами!
– Это весьма вероятно, Наталис.
– Кроме того, меня главным образом беспокоит, что они еще не поженились. Кто знает, какие могут возникнуть препятствия! Если французов будут выселять отсюда, – что весьма возможно, – господин де
