охотнее всего ребята выходят в круг, когда каждый может танцевать как умеет, поставил пластинки с бит- музыкой — тут уж не надо было строго следить за тем, что ноги выделывали.
Господин Шаумель сидел в углу за маленьким столиком с руководительницей группы юношеского досуга и, довольный, наблюдал за происходящим. Он даже сам дерзнул выйти на один танец и был рад, что ребята одобрительно похлопали ему.
Свену досталась в партнерши девочка с такими же, как у него, светлыми волосами; когда они сидели за столом, Свен положил было ей на плечи руку, но тут же отдернул ее, поймав на себе взгляд господина Шаумеля. Смутился и уже до конца вечера держался скованно.
— Ты в следующий раз придешь? — спросил Йоген, и Биргит кивнула.
— А ты?
— Обязательно.
И тут все кончилось. Кое-кто из местных вызвался проводить девочек до дома, а господин Шаумель стал сзывать своих питомцев. Они нехотя подходили к нему. Господин Шаумель требовательно посмотрел в сторону Йогена, который все еще стоял с Биргит у стола.
— Ты меня немного не проводишь? — спросила Биргит.
— Я бы рад, да не могу. Мне со всеми надо. Видишь, наш Шмель уже напрягся.
Хотя Биргит и осталась на прежнем месте, но между ними выросла стена.
— Ах, так ты, значит, с этими? Я и не знала. По тебе не скажешь.
— Чего не скажешь?
— Что ты с этими, ну, один из них то есть.
— Жаль, что пришлось тебя разочаровать, но я один из них. Не повезло, да? Испортил тебе весь вечер? В другой раз найди кого-нибудь поприличней, кто смог бы проводить тебя домой.
Не простившись, он пошел к группе. Господин Шаумель пересчитал всех. У ребят было такое чувство, будто их выгоняют, как стадо.
Три дня осталось до отъезда.
Йоген долго не решался, а потом набрался храбрости и пошел к господину Катцу. После совместного похода за покупками и разговора в кафе он считал, что с Котом можно говорить по душам.
Но на господина Катца его возражения не подействовали. И речи не могло быть о том, чтобы отменить поездку домой. Вне всякого сомнения, ехать он обязан. В конце концов, самое важное — постепенно наладить с матерью, а также с будущим отчимом хорошие отношения. Свадебная атмосфера вполне благоприятствовала этому. Поэтому отказ Йогена можно расценить либо как вздорность, либо как малодушие. И то и другое не украшает его.
Зря только таскался.
— Сестра Мария, вы не могли бы на несколько дней записать меня больным? Ну пожалуйста!
— Садись-ка, Йоген, и расскажи все толком. Больным записать? С какой же стати? Что у тебя болит?
— Чувствую себя отвратно. Все время голова трещит и кружится. И потом, с желудком что-то не в порядке. Никакого аппетита, а иногда кажется — вот-вот вырвет.
— Когда свадьба?
— Послезавтра. Но это абсолютно ни при чем, сестра! Просто мне нехорошо.
— Я дам тебе сейчас несколько таблеток, примешь их — и сразу полегчает. А в понедельник, после свадьбы, если самочувствие не улучшится, снова зайдешь ко мне. Тогда и решим, как быть дальше, договорились?
И она не захотела понять!..
— Йегер, а ты не собираешься наводить порядок в своем шкафу?
— Нет.
— Почему ты до сих пор не застелил постель?
— Потому что мне неохота.
— Разве не ты сегодня дежурный по столу?
— Это любой другой сделать может. У вас у самого времени навалом!
Господин Шаумель сузил глаза, казалось, он сейчас взорвется. Но он пересилил себя, сдержался и сказал:
— Свен, будь так добр, сделай это за своего друга. Йоген еще отработает свое, когда вернется со свадьбы.
Все как сговорились! Шмель и не думал его наказывать или, того лучше, лишать права на поездку домой. Что тут можно еще придумать?
Сразу после завтрака явился господин Катц.
— Йоген, я все обдумал, лучше тебе одному не ездить.
Йоген просиял:
— Можно остаться?
— Ты меня не так понял, — спокойно возразил господин Катц, — я сказал: не ездить одному. Мы выделим в провожатые практиканта, который доставит тебя до места. Вполне допускаю, что ты по рассеянности можешь сесть не на тот номер, а я, видишь ли, хотел бы избежать всяких осложнений.
Тюремщики!
В пятницу надо было отправляться, и Йоген уже на завтрак пришел в новом костюме. Все ему не нравилось. Он выпил лишь стакан молока. Остальные завидовали: домой едет! Вот бы и ехали сами вместо него. Он бы не возражал. «Налетай! Кто хочет на свадьбу моей мамы? Я не против. Передайте от меня большой привет». Может, она и вовсе не заметит, что явился кто-то другой! Ну, это уже глупость.
С ним должен был ехать практикант из приемной господина Катца. Молодой и спортивный. Удирать от такого на вокзале гиблое дело.
«Да не поеду я на эту свадьбу! Как вообще можно меня заставить? Не желаю! И никто меня не заставит!»
И вдруг Йогена осенило — он понял, что нужно сделать, чтобы сорвать поездку. Он расстегнул под столом пуговицу на левом рукаве рубашки, закатал его вместе с рукавом пиджака почти до локтя, схватил правой рукой вилку и, не раздумывая, чтобы хватило духу, воткнул изо всех сил четыре зубца в незащищенную часть левой руки. Вскрикнул от боли, увидел, как брызнула кровь, упал головой на стол, опрокинув стакан, и уже не мог видеть, какой поднялся вокруг него переполох.
— Что это ты снова учудил, мальчик мой! — услышал Йоген, все еще не открывая глаз, а лишь судорожно пытаясь установить, где он сейчас.
Он лежал в кровати, это точно. Кто-то его раздел. А левая рука была тяжелая, очень тяжелая и опухшая. Бесформенно опухшая. Чьи-то пальцы погладили его тихонько, самыми кончиками, потеребили прилипший ко лбу вихор.
— Бедный малыш!
Он с трудом разлепил глаза, увидел над собой лицо. Сестра Мария.
— Я должен к ней ехать? — спросил он шепотом и весь превратился в слух, ожидая ответа. А его все не было. Но сестра покачала головой — это он успел заметить.
— Как хорошо, — сказал он и опять погрузился в сон или же потерял сознание. Позже он этого в точности не мог вспомнить.
Но когда он снова очнулся, у изголовья сидел господин Катц.
— Твоя мама шлет тебе привет, Йоген, — сказал он. — Я позвонил и передал ей, что ты приехать не сможешь.
— Вы ей рассказали… то есть она знает, что я сделал?
— Нет. Ты слегка поранился, должен несколько дней вылежаться и сегодня приехать не можешь. Ничего больше я ей не сказал.
— А она, то есть мама моя, что сказала?
