очень дорогие эплейские самострелы.
Я не спеша пошел в обход Большого Дома, который, впрочем, обойти по кругу было невозможно. С другой стороны ограда примыкала к высокому каменному обрыву над рекой.
В лавках хозяева торговались с покупателями, из распахнутых дверей трактиров доносились пьяные голоса и звон посуды. Дувший порывами прохладный ветер трепал мои отросшие за полгода волосы, приходилось то и дело отводить их с глаз. В пещерах Старых гор я кое-как приспособился бриться при помощи кинжала, который периодически затачивал о кусок кожи, но вот со стрижкой дело не пошло – однажды я попытался и чуть не отхватил себе ухо.
Поэтому заведение, где над дверями красовались большие деревянные ножницы, пришлось кстати. Недолго думая я свернул туда.
На стене висело зеркало, перед ним стоял стул с короткими ножками, рядом возвышалась массивная тумба с разложенными на ней бритвами и кисточками. Тут же находились устрашающего вида ножницы и кувшин с водой. Хозяин цирюльни – плотный коротышка – стоял спиной ко мне возле шкафчика и чем-то звякал. Он был облачен в длинный халат и грязный фартук, на ногах – открытые тапочки с загнутыми носками.
– Подстригаться, побриваться? – услыхав скрип двери, спросил он, не оборачиваясь.
Тронув подбородок, я сказал:
– И то и то.
– Садитесь, мой господин.
Я снял перевязь, прислонил сабли к ножке стула и уселся. Зеркало оказалось мутным и кривым, лишь с трудом можно было определить, что возникшая в нем физиономия принадлежит мне.
– Сколько это сейчас стоит? – для порядка спросил я, услышав, как захлопнулась дверца шкафа, и хозяин протопал за моей спиной.
– Пару монет, мой господин… – Две руки возникли слева и справа и накинули мне на грудь замусоленную салфетку.
– Дорого, – рассеянно пробормотал я, думая о своем. – Эй, не затягивай так!
– О, простите, мой господин… – Узел на шее чуть ослаб. – Это чтоб волосы не падали за шиворот… Однако как зарос мой господин!.. – Над ухом несколько раз щелкнули ножницы. – Итак, каким манером мы будем подстригаться?
Теперь я понял, почему у стула такие короткие ножки. Хозяин – даже не коротышка, скорее – карлик. В зеркале над моим плечом возникло его расплывчатое лицо.
– Так, чтобы не уродски, но и не слишком модно. Чтоб внимания не привлекать, сечешь?
Краем глаза я заметил, как к столику протянулась рука и цапнула кувшин с водой. Раздался сосущий звук, потом карлик выпустил изо рта мне на голову облако теплой воды. Зубья большого деревянного гребня вонзились в спутанные волосы, как грабли в поросшую бурьяном землю. Хозяин что-то сказал, но я не слушал, глядя на отражение в зеркале. Когда карлик перемещался, отражение искажалось самым диким образом: то его распирало в стороны, то оно вытягивалось вверх и вниз… Я смотрел, не обращая внимания на гребень и ножницы, щелкающие где-то за ухом. Хозяин взял меня за подбородок и отклонил голову назад, собираясь состричь волосы надо лбом. Отражение моего лица пришлось на ту область зеркала, что была чуть получше остальных, и я заметил, как хозяин примеривается отрезать клок волос над левым глазом…
Его рука с ножницами взметнулась вверх, а я скатился на пол. Затрещало дерево. Я ударился плечом о стену, развернулся и вскочил. Ножницы словно кинжал торчали из спинки стула, как раз из того места, где раньше находился мой кадык.
– Большак! – взревел я и прыгнул, на ходу схватив сабли.
Дитен Графопыл швырнул в меня бритвой и, всполошенно проверещав что-то, метнулся к неприметной двери в дальнем конце комнаты. Бряцая саблями, я ринулся за ним. Он распахнул дверь и канул в сумерках, наполнявших заднее помещение цирюльни. Не успев ухватить кончик развевающегося фартука, я нырнул следом, споткнулся обо что-то, чуть не упал, сшиб какой-то ветхий предмет меблировки и увидел свет впереди. В нем мелькнула и тут же исчезла фигура хозяина.
Когда я выскочил наружу, выяснилось, что задняя дверь вела в хорошо знакомое мне место. Здесь начинался портовый квартал, полого спускавшийся к реке. Всего в нескольких лигах от Кадиллиц она впадала в океан, и сюда часто заплывали корабли купцов.
Приземистая фигура Графопыла мелькала уже в дальнем конце улицы.
Я помчался следом, на ходу перекинув перевязь с саблями через плечо. Большак оглянулся и нырнул в узкий проход между домами. Я повернул за ним, перескочил через лавку с двумя старухами-троллихами, без особого интереса наблюдавшими за нами, и вылетел в заросший деревьями просторный двор. По сторонам виднелись стены домов, распахнутые ставни, лесенки с кривыми ступенями, поленницы и скамейки. Впереди между деревьями – натянутая веревка, на которой дородная оркица развешивала белье. Раздался шелест, я прыгнул, пригнувшись, оркица вскрикнула: «Не трожь!» – но я пронырнул под веревкой и остановился, оглядываясь. Впереди стоял колодезный сруб, дальше начиналась стена дома с узкой террасой, приткнувшейся на высоте второго этажа. К террасе вела лестница без перил. Большака видно не было, хотя слева и справа тянулись глухие стены домов, и деваться ему было вроде как некуда. Сделав шаг вперед, я остановился возле колодца и принялся крутить головой.
– Дитен! – позвал я хрипло. – Дит, отзовись! Я только зарежу тебя, и все. Ты заслужил, сам знаешь!
Тишина, лишь за деревьями что-то бормотала оркица. Я стоял, покачиваясь с пяток на носки и обратно. Тень облака упала на сад. За спиной раздался тихий-тихий скрип, я подпрыгнул от неожиданности, затем повернулся и увидел, как карлик по ржавой цепи выбирается из колодца.
И вновь он успел чуть раньше – когда я обежал колодец, Большак уже соскочил на землю и захлопал подошвами тапочек по ступеням лестницы. В три прыжка я взлетел на террасу, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он влезает в открытое окно. Раздался истошный визг, я втиснулся следом и очутился в тускло освещенной комнате, где голая тощая девица забилась в угол, безуспешно пытаясь прикрыть свои небогатые прелести стулом.
