грозившую Галлии опасность стать новым спутником Юпитера.
Не трудно понять, что этот неведомый мир, с каждым днем выраставший перед их глазами, служил единственной темой разговоров между капитаном Сервадаком и его спутниками. Они не могли оторвать от него взгляда, не могли говорить ни о чем другом.
Как-то раз беседа зашла о возрасте различных планет, тяготеющих к Солнцу, и лейтенант Прокофьев вместо ответа прочел отрывок из книги Фламмариона «Рассказы о бесконечном», которая имелась у него в русском переводе.
«Самые отдаленные (из этих светил) не только являются и самыми почтенными по возрасту, они достигли, „роме того, наиболее высокой степени развития. Нептун, находящийся на расстоянии одного миллиарда ста миллионов лье от Солнца, первым оторвался от газообразной солнечной туманности миллиарды столетий тому назад. Возраст Урана, отстоящего на семьсот миллионов лье от общего центра планетных орбит, исчисляется несколькими сотнями миллионов веков. Юпитер, планета-великан, находящаяся в ста девяноста миллионах лье от Солнца, образовалась Семьдесят миллионов веков тому назад. Марс существует около миллиарда лет, его расстояние от Солнца составляет пятьдесят шесть миллионов лье. Земля, находящаяся в тридцати семи миллионах лье от Солнца, вышла из его раскаленных недр сто миллионов лет тому назад. Не прошло, пожалуй, и пятидесяти миллионов лет с тех пор, как оторвалась от Солнца Венера; она обращается вокруг него на расстоянии двадцати шести миллионов лье. И только десять миллионов лет тому назад появился на свет Меркурий (его расстояние от Солнца — четырнадцать миллионов лье). Что касается Луны, то она таким же образом порождена Землей“.
Такова была новая теория, вызвавшая шутливое замечание капитана Сервадака: «Если так, уж лучше было бы попасть в плен к Меркурию, чем к Юпитеру. Будь наш властелин помоложе, с ним легче было бы поладить!»
В течение второй половины сентября Галлия и Юпитер продолжали неизменно сближаться. 1 сентября комета пересекла орбиту планеты, а 1 октября оба светила должны были оказаться на наиболее близком расстоянии друг от друга. Прямого столкновения нечего было опасаться, ибо плоскости орбит Юпитера и Галлии не совпадали, хоть и были едва заметно наклонены одна к другой. Действительно, плоскость, по которой движется Юпитер, составляет с эклиптикой угол в один градус девятнадцать минут, а, как мы помним, после столкновения эклиптика и орбита кометы оказались в одной плоскости.
В течение последних двух недель Юпитер представлял восхитительное зрелище для всякого наблюдателя, более беспристрастного, чем галлийцы. Его диск, озаренный солнечными лучами, отбрасывал отраженный свет на Галлию. Предметы на ее поверхности выступали резче, принимая новые оттенки. Нерина, находившаяся в противостоянии с Юпитером, смутно вырисовывалась на ночном небе. Пальмирен Розет, ни на минуту не покидавший обсерватории, наблюдал в телескоп великолепное светило и, казалось, стремился проникнуть в последние тайны юпитерова мира. Подумать только, планета, которую астрономам на Земле никогда не удавалось видеть ближе чем за сто пятьдесят миллионов лье, скоро должна, приблизиться к восхищенному профессору на каких-нибудь тринадцать миллионов лье!
Что касается Солнца, то на таком расстоянии от Галлии оно казалось небольшим диском, диаметр которого равнялся в угловом измерении пяти минутам сорока шести секундам.
За несколько дней до того, как расстояние между Юпитером и Галлией сократилось до минимума, спутники планеты стали видны простым глазом. Как известно, с Земли невозможно различить без телескопа эти луны Юпитера. Тем не менее несколько счастливцев, одаренных исключительно зорким зрением, разглядели сателлитов Юпитера без помощи оптических приборов. Среди прочих в астрономических летописях упоминаются Местлин, профессор Кеплер, какой-то сибирский охотник по фамилии Врангель и, согласно утверждению Богуславского, директора Бреславльской обсерватории, некий портной из того же города. Если допустить, что эти люди были действительно наделены столь острым зрением, у них нашлось бы множество соперников, очутись они теперь на Теплой Земле в Улье Нины. Сателлиты стали превосходно видны всем. Можно даже было заметить, что у первого из них беловатый цвет, второй кажется синеватым, третий сверкает снежной белизной, четвертый отливает то оранжевым, то красноватым оттенками. Следует добавить, что даже на таком расстоянии Юпитер излучал ровное немерцающее сияние.
Если Пальмирен Розет наблюдал Юпитер с беспристрастием астронома, то его спутники все время находились в тревоге, опасаясь замедления скорости Галлии или даже ее падения, вызванного притяжением планеты. Между тем дни проходили, а опасения их не оправдывались.
Неужели «ловец комет» не окажет на Галлию никакого влияния, не считая тех возмущений, которые уже были приняты в расчет при вычислении? Если нечего было страшиться прямого падения Галлии благодаря силе ее инерции, то достаточна ли эта сила, чтобы удержать комету в пределах указанных возмущений и дать ей возможность завершить свой двухлетний оборот вокруг Солнца?
Этими вопросами и занимался, вероятно, Пальмирен Розет, но выпытать у него тайну произведенных им наблюдений было не так-то легко.
По временам Гектор Сервадак и его товарищи вели беседу на эту тему.
— Поверьте, — сказал как-то капитан Сервадак, — если период обращения Галлии изменился и скорость ее неожиданно замедлилась, мой бывший профессор не смог бы скрыть своей радости. Вот увидите, он не упустит случая подразнить нас, и мы, даже не задавая вопросов, сразу узнаем, что попали в беду.
— Дай-то бог, — проговорил граф Тимашев, — чтобы профессор не допустил никакой ошибки в своих первоначальных вычислениях!
— Чтобы Пальмирен Розет допустил ошибку? — возразил Гектор Сервадак. — Это мне представляется невероятным. Он первоклассный астроном, в этом нельзя ему отказать. Я твердо верю в точность предварительных вычислений профессора, касающихся периода обращения Галлии, и так же твердо поверю в его правоту, если он объявит, что мы должны отказаться от всякой надежды вернуться на Землю.
— Коли так, господин капитан, — вмешался тут Бен-Зуф, — разрешите доложить вам о том, что меня беспокоит.
— Говори, что же тебя беспокоит, Бен-Зуф.
— Ваш ученый дни и ночи торчит у себя в обсерватории, верно? — спросил денщик тоном человека, зрело обдумавшего свой вопрос.
— Верно, — отвечал Гектор Сервадак.
— И Круглые сутки, — продолжал Бен-Зуф, — его чертова труба целится в Юпитера, который вот-вот нас проглотит. Так ведь?
— Так. И что же?
— Уверены ли вы, господин капитан, что ваш учитель не притягивает к нам Юпитера своей проклятой дудкой?
— Ну, это уж вздор! — отвечал, смеясь, капитан Сервадак.
— Ладно, господин капитан, ладно! — сказал Бен-Зуф, с сомнением покачивая головой. — Я не так в этом уверен и с трудом удерживаюсь, чтобы…
— Чтобы?.. — переспросил Гектор Сервадак.
— Чтобы не сломать к чертям его проклятый инструмент!
— Разбить телескоп, Бен-Зуф?
— Вдребезги!
— Только попробуй, я тут же велю тебя повесить.
— Повесить?
— Немедленно! Разве я не генерал-губернатор Галлии?
— Так точно, господин капитан! — ответил простодушный Бен-Зуф.
И право же, если бы его приговорили к повешенью, он скорее сам бы надел себе на шею веревку, чем хотя бы на минуту усомнился в праве «его превосходительства» распоряжаться жизнью и смертью галлийцев.
Первого октября расстояние между Юпитером и Галлией сократилось до восемнадцати миллионов лье. Таким образом. Юпитер отстоял теперь от кометы в сто восемьдесят раз дальше, чем Луна от Земли в своем апогее. Будь же он на расстоянии Луны, его диаметр казался бы в тридцать четыре раза больше лунного, а диск в тысячу двести раз больше ее диска. Но и теперь для наблюдателей с Галлии он
