Банкс передавал мне эти сведения в то время, когда наша гондола медленно скользила по волнам Ганга.
— Милый друг мой, — сказал он мне, — мы отправляемся осматривать Бенарес, прекрасно! Однако, несмотря на древность этой столицы, вы не увидите ни одного памятника старее трехсот лет. Не удивляйтесь; это результат религиозных войн, в продолжение которых огонь и меч играли слишком деятельную роль. Тем не менее Бенарес — город любопытный; и вы не раскаетесь в нашей прогулке.
Вскоре наша гондола приблизилась на некоторое расстояние, позволявшее нам видеть город, возвышающийся живописным амфитеатром над бухтой, синеющей, как воды Неаполитанского залива, с громоздящимися на уступах холма дворцами, целая группа которых, подмываемая водами реки, грозит рухнуть. Венцом этой диковинной панорамы служит пагода китайской архитектуры, посвященная Будде, и целый лес башен, минаретов, пирамидальных конусов мечетей и храмов и, наконец, господствующий надо всем золотой линга Шивы и две острые иглы мечети Ауренгзеба.
Вместо того чтобы пристать к одному из «гатов» или лестнице, соединяющих край берега с площадью дамбы, Банкс приказал проехать вдоль набережной, фундамент которой погружается в реку. Тут я увидел повторение сцены, встреченной в Гайе, только в измененном виде. Зеленые леса Фальгу заменены были в фоне картины строениями святого города. Но сюжет оставался неизменным.
Тысячи богомольцев заполнили набережную, террасы и уступы береговых лестниц и погружались в реку шеренгами в три и четыре ряда. Не следует, однако, полагать, что это омовение совершается даром, Сторожа в красных чалмах, с саблей на боку, стоя на последних ступенях лестниц, взимают дань с богомольцев в обществе браминов, продающих четки, ладанки и другие предметы благочестия.
Но кроме богомольцев, купавшихся ради спасения, были тут и торгаши, исключительно промышляющие водой святой реки, которую они разносят по отдаленным закоулкам полуострова. Каждая склянка священной влаги гарантирована печатью браминов. Но вывоз чудотворной воды так велик, что приходится сомневаться относительно того, чтобы дело обходилось без подлога.
— Очень может быть, что не хватило бы всей воды Ганга на удовлетворение запроса, сказал мне Банкс.
Я спросил его, не влекут ли эти купания за собой несчастий, о предотвращении которых никто не думает: тут нет знающих пловцов, останавливающих неосторожных от плавания по опасным местам быстрого течения.
— Несчастные случаи бывают нередко, — ответил мой приятель, — но если тело богомольца гибнет, спасается его душа. И потому об этом мало кто задумывается.
— А крокодилы?
— А крокодилы обыкновенно держатся в стороне: их пугает шум. Страшны не эти хищники, а злоумышленники, ныряющие вглубь и топящие женщин и детей, с тем чтобы сорвать с них дорогие украшения.
Рассказывают, что один из этих мошенников, устроив себе искусственную голову, долго разыгрывал роль крокодила и составил себе целое состояние этим опасным, но прибыльным промыслом. Однако в один прекрасный день его самого съел настоящий аллигатор, и нашли только кожаную голову, всплывшую на поверхность.
Кроме того, есть сумасбродные фанатики, ищущие добровольно смерти в волнах Ганга и обставляющие свое самоубийство разными тонкостями. Они обматывают вокруг тела длинную цепь пустых и откупоренных кувшинов. Мало-помалу вода, наполняя кувшины, увлекает фанатиков ко дну при громких аплодисментах зрителей.
Наша гондола поравнялась скоро с Маншенк-Гоши. Многоэтажное здание наполнено пылающими день и ночь кострами, на которых сжигают покойников, позаботившихся о будущем блаженстве. Сожжение в священном месте очень ценится правоверными. Богатые «бабуи» из далеких местностей заставляют переносить себя в Бенарес, как только занемогают смертельной болезнью. Недаром Бенарес — наилучший пункт для «отъезда» на тот свет. Если у покойника лежат на совести одни легкие грехи, душа его улетает в дым Ман-шенка прямо в чертог вечного блаженства. Если же, напротив, усопший был великий грешник, душа его переселяется в тело новорожденного брамина. Надо надеяться, что благочестивая жизнь при вторичном воплощении избавляет от третьего превращения и прямо открывает грешнику двери рая Брамы.
Остаток дня мы посвятили осмотру города, главных памятников и базаров с темными лавками арабского образца. В них по преимуществу торгуют тонкой дорогой кисеей и «кинкобом», родом шелковой парчи, затканной золотом, выделываемой в Бенаресе. Улицы чисты, но узки, как и следует для города, над которым почти постоянно светит тропическое солнце, но, несмотря на тень в них, было очень душно, и мне стало жаль наших носильщиков паланкина, хотя они, по-видимому, мало страдали от жары.
Для бедняков это был случай заработать несколько рупий, что придавало им бодрость и силу. Но того же нельзя сказать об одном индусе или, вернее, бенгали, с живыми глазами и хитрой физиономией, следовавшем за нами не таясь во все время нашей экскурсии.
При высадке на набережную Маншенк-Гоши я в разговоре громко произнес имя полковника Мунро. Бенгали, смотревший на причалившую гондолу, вздрогнул. Я не обратил на это особенного внимания, но позднее вспомнил это обстоятельство, заметив, что он ходит по нашим пятам, как шпион. Он отставал от нас только для того, чтобы опять оказаться или впереди, или позади нас. Был ли то друг или враг? Этого я не знал, но очевидно, что для этого человека имя полковника Мунро не было безразлично.
Наш паланкин не замедлил остановиться у подножия широкой лестницы в сто ступеней, ведущей с набережной к мечети Ауренгзеба.
В былые времена богомольцы поднимались на эти ступени не иначе как на коленях, наподобие того, как это делают набожные люди на Janta Jcale в Риме. На этом месте некогда стоял храм Вишну, замененный завоевателем нынешней мечетью.
Хотелось бы мне взглянуть на Бенарес с вершины одного из минаретов, постройка которых считается архитектурным фокусом. Высотой в сто тридцать два фута, они в окружности не толще обыкновенной фабричной трубы, а между тем в полости их спирально извивается лестница. Но теперь, и очень резонно, подъем по этим лестницам запрещен. Минареты уже заметно уклоняются от перпендикулярной линии и менее устойчивы, чем башня в Пизе, они кончат тем, что в один прекрасный день развалятся непременно.
Выходя из мечети Ауренгзеба, я увидел снова поджидавшего нас бенгали. На этот раз я пристально посмотрел ему в лицо, после чего он опустил глаза. Прежде чем убедиться, будет ли продолжаться соглядатайство этого подозрительного человека, я решил промолчать.
В этом замечательном городе сотни пагод и мечетей, великолепных дворцов, самый роскошный из которых несомненно дворец нагурского короля. Большинство раджей имеют свои дома в Бенаресе, куда они приезжают на религиозные празднества Мелы. Я не мог задаться странной мыслью осмотреть все здания города в короткий промежуток времени, каким мы располагали. Итак, мы ограничились посещением Бишесвара, где возвышается линга Шивы. Эта бесформенная каменная глыба, считающаяся членом одного из суровейших богов индусской мифологии, служит покрышкой колодцу со стоячей водой, слывущей за чудотворную. Видел я также священный фонтан Маккорник, где купаются набожные индусы, к вящей выгоде браминов. Осматривал Ман-Мундир, обсерваторию, выстроенную два века тому назад императором Акбаром, со всеми неподвижными астрономическими инструментами, высеченными из камня. Слышал рассказы о дворце обезьян, посещаемом всеми туристами в Бенаресе. Парижанину, естественно, должно было представляться в воображении нечто среднее со знаменитым садом Jardin des Plantes. Но на деле оказалось совсем не то.
Дворец этот — просто храм Дурго-Хунд, находящийся за чертой города. Он построен в IX веке и причисляется к древнейшим памятникам города. Обезьяны содержатся в нем не в решетчатых клетках, а бродят на свободе по его дворам, лазают на вершины высоких манговых деревьев и ссорятся за приносимые посетителями жареные семечки, которые они очень любят. И тут, как и в прочих местах, брамины — хранители Дурго-Хунда взимают за вход небольшую плату, очевидно превращающую браминство в одну из самых прибыльных профессий Индии.
Лишнее говорить, что мы были значительно утомлены жарой, когда под вечер решили, что пора вернуться в паровой дом. Завтракали мы в Секроле, одной из лучших гостиниц английского города, а между
