Я хотел достать патрон из сумки.
— Не шевелитесь! — шепнул мне капитан на ухо. — Вы можете испугать тигра и заставить его прыгнуть, а этого делать не следует!
Мы стояли не шевелясь.
Тигр медленно подходил. Голова, которой он тряс перед этим, не двигалась. Глаза смотрели неподвижно, но как бы исподлобья. Громадная полуоткрытая пасть, опущенная к земле, казалось, вдыхала запах почвы.
Скоро между страшным чудовищем и капитаном осталось не более десяти шагов расстояния. Год твердо стоял на ногах, неподвижный как статуя, он сосредоточил все свои силы во взгляде.
Ужас предстоящей борьбы даже не заставил его сердце биться сильнее.
Я думал с минуту, что тигр прыгнет. Он подступил еще шагов на пять. Мне пришлось напрячь всю энергию, чтобы не крикнуть Году: «Стреляйте же!»
Но, как сказал капитан, у нас оставалось одно спасение — выстрел прямо в глаз, а для этого необходимо было стрелять в упор.
Тигр еще шагнул три раза и присел для скачка…
Раздался громкий выстрел, а за ним второй.
Второй выстрел произошел в теле животного; прыгнув два или три раза, с болезненным ревом, тигр повалился на землю бездыханный.
— Чудо! — воскликнул капитан Год. — Мое ружье было заряжено пулей, и вдобавок разрывной! Ну, на этот раз спасибо Фоксу. Спасибо!
— Да может ли это быть! — воскликнул я.
— Глядите! — Опустив ружье, капитан вынул из левого дула патрон и показал его мне.
Оказалось, пуля. Все объяснилось.
У капитана были двухствольный карабин и двухствольное ружье одного калибра. Фокс по ошибке зарядил карабин дробью, а охотничье ружье разрывной пулей. И если эта ошибка спасла накануне жизнь леопарда, то сегодня она оказала ту же услугу нам.
— Да, — заметил капитан Год, — никогда я не бывал так близко к смерти!
Через полчаса мы были дома. Год позвал Фокса и рассказал ему о случившемся.
— Капитан, — сказал денщик, — это доказывает, что вместо двух дней ареста я заслужил четыре: я ошибся дважды.
— Я того же мнения, — отвечал капитан, — но так как благодаря твоей ошибке я застрелил сорок первого, то, по моему мнению, следует подарить тебе за это гинею…
— А по-моему — принять ее, — ответил Фокс, опуская в карман золотую монету.
Таковы были подробности, сопровождавшие встречу капитана с его сорок первым тигром.
Вечером 12 июня наш поезд останавливался вблизи незначительного городка, а на следующий день мы двинулись в путь к горам Непала, от которых нас отделяло расстояние всего в сто пятьдесят километров.
Глава четырнадцатая. ОДИН НА ТРОИХ
Через несколько дней мы должны были достигнуть первых возвышенностей северных областей Индии, которые идут от уступа к уступу, от холма к холму, от горы к горе, вершины которой самые высокие на земном шаре.
Погода стояла дождливая, но температура — средняя и сносная. Как ни был тяжел наш поезд, дорога хорошо выдерживала широкие его колеса; если они врезались слишком глубоко в каком-нибудь овраге, Сторр прибавлял пару и без труда устранял препятствие.
До сих пор мы только могли благодарить за этот способ передвижения. Перед нашими глазами беспрерывно менялись картины, открывались новые горизонты, и теперь это была уже не та громадная равнина, расстилающаяся по берегам Ганга до территории Ауда и Рохилькенда.
Вершины Гималайских гор образовывали на севере гигантскую кайму, на которую наталкивались тучи, гонимые юго-западным ветром. Мы продвигались к границе Тибета, обработанных полей виднелось гораздо менее, местность, по которой мы проезжали, становилась все более дикой.
Пальмы исчезли и заменились великолепными бананами и группами бамбуков, ветви которых раскидывались серпом на сто футов выше земли. Тут также виднелись магнолии с большими цветами, наполнявшими воздух благоуханием, великолепные клены, разнообразных видов дубы, каштановые деревья, громадные сосны, похожие на панданусы; небольшие, но очень яркие герани, рододендроны, лавры, грядами расположенные вдоль дороги.
Изредка показывались деревни с соломенными или бамбуковыми хижинами, две или три фермы, но при приближении к горам мы все реже и реже встречали людей.
В продолжение шести дней июня дождь шел беспрерывно, у нас не было и полдня затишья, и поэтому мы принуждены были оставаться в гостиной парового дома и разгонять скуку курением, разговорами и игрой в вист.
К величайшему неудовольствию капитана Года, это время было полным отдыхом для ружей, но два открытых шлема, которые он сделал в один вечер, возвратили ему его обычное хорошее расположение духа.
— Тигра можно убить всегда, а шлем — дело нешуточное, а главное — редкое.
На такое справедливое и так ясно выраженное предложение отвечать было нечего. 17 июня мы остановились у бенгало, специально предназначенного для путешественников. Погода несколько прояснилась, и железный слон, сильно потрудившийся в эти четыре дня, требовал если не отдыха, то по крайней мере некоторой заботы. Поэтому мы условились провести здесь половину дня и следующую ночь.
Бенгало, или караван-сарай, на больших дорогах полуострова представляет собой четырехугольник из невысоких зданий с башенками, окружающих внутренний двор, что придает ему совершенно восточный оттенок. Прислуга в этих сараях состоит из «бгисти» или водовоза, повара, этого благодетеля тех нетребовательных путешественников, которые доводьствуются яйцами и цыплятами, и «кансами» поставщика провизии.
Сторож сарая — «пеон» — агент компании, которой в большинстве случаев принадлежат эти заведения. Главный же надзор за ними поручается инженеру округа.
В этих заведениях существует довольно странное, но строго соблюдаемое правило: всякий путешественник может занимать сарай в течение двадцати четырех часов; если же он желает остаться далее, должен получить позволение от инспектора, и если такового не имеется, первый приезжий англичанин иди индус может потребовать уступки места.
Понятно, как только мы приехали, железный слон произвел свой обычный эффект. Тем не менее я должен сознаться, что занимавшие сарай смотрели на него скорее с презрением — презрением, выказываемым так сильно, что вряд ли оно могло быть искренним.
Правда, мы имели дело не с простыми смертными, путешествующими ради удовольствия или торговыми целями. Речь идет не об английском офицере, отправлявшемся в гарнизон на непальскую границу, не об индо-станском купце, ведущем свой караван в афганские степи за Лахор или Пешавар.
Это был не кто иной, как принц Гуру-Синг, сын независимого гузератского раджи, путешествующий е большим великолепием по северу Индийского полуострова.
Этот принц занимал не только три или четыре залы в сарае, но и все службы, которые были устроены так, что могли поместить всю его свиту.
Я никогда еще не видел путешествующего раджу. Поэтому, как только мы устроили нашу стоянку на четверть мили от сарая, на берегу небольшой речки под тенью великолепных панданусов, я вместе с капитаном Годом и Банксом отправились посмотреть стоянку принца Гуру-Синга.
Сын раджи не может переезжать с места на место в единственном числе, и если есть люди, которым я не завидую, то это те, которые не могут пошевелиться, не приведя тотчас в движение несколько сот
