приходилось поворачивать её, чтобы осветить знак и прочитать надпись. Такое повторялось не раз и не два — мы в первый раз попали в край, где было много дорог и много развилок. Это вам не Восточная Сибирь, где только одна дорога с запада на восток, это другие места.
Сюрреализма добавляло то, что над дорогой быстро появился необычный туман, — он тонкой полосой висел в воздухе. Получалось так, что наши плечи и головы были выше тумана, а фара мотоцикла светила ниже, и от этого в её свете все время плыли какие-то странные тени. Кроме этого, выяснилось, что перестал работать задний фонарь, и мы стали невидимками для попутных машин. Каждый раз, когда сзади начинал нарастать шум автомобиля, я вытягивала руку вперед, бралась за рычаг тормоза и мигала стоп-сигналом, чтобы нас было видно. Наша скорость упала и местами, наверное, не превышала сорока километров в час. Тем не менее, уже где-то под Ирбитом совсем глухой ночью мы догнали колонну байкеров.
Татуированные пьяные юнцы что-то выкрикивали и бузили, они ездили туда-сюда по дороге и горланили песни, а те, что были потрезвее, ремонтировали сломавшийся мотоцикл с коляской. В темноте мигали поворотники, встречные машины слепили ярким светом. К нам подошли какие-то неряшливые типы с сигаретами в зубах, стали расспрашивать, кто мы, откуда, приглашали присоединиться к ним. Я испугалась, что у Алексея сейчас снова начнется приступ коллективизма, но он спокойно и с достоинством им отказал, сказав, что в Ирбите его ждут, и он спешит. Мы немного постояли, поразминались, а потом прощально помахали и поехали дальше.
В Ирбит мы приехали в три часа ночи, поплутали по мостовым городка, у продавщицы ночного магазина выяснили, что ехать надо на турбазу Крутая, которая находится рядом, за городом, но продавщица уверила, что на Крутую нас не пустят, туда будут пускать только завтра с утра. Мы доехали почти до ворот турбазы, поставили палатку на пригорке и завалились спать. Спали мы недолго, — рядом послышался рев мотоциклов, кто-то подъехал к турбазе. Я открыла глаза и увидела, что уже рассвело. Мы поскидали все на мотоцикл и въехали в открытые ворота. Никто нам не мешал. Утро было тихим, ясным и каким-то желтым — от солнца, от желтоватой травы, от песка.
Оказалось, что Крутая стоит на естественном изгибе реки, если бы это было озеро, а не река, то можно было бы сказать, что территория Крутой находится на полуострове. Забор перегораживал перешеек полуострова, отделяя, таким образом, территорию турбазы от всего остального мира. Внутри полуострова, по берегу, были комариные заросли дикой черемухи, ольхи и ивы, ближе к воротам стояло несколько летних домиков и двухэтажное деревянное здание столовой, а посередине был стадион — громадное травяное поле, закольцованное дорогой. Мы проехали прямо, потом свернули, огляделись, и поняли, что нам здесь нравиться: позади нас виднелась большая старая беседка, перед нами, через дорогу были редкие кусты, слева уже стояли палатки каких-то ребят, рядом с палатками были «Ижи» и «Уралы», и даже был уже сколочен длинный стол на всю компанию.
Алексей вопросительно посмотрел на меня, я согласно покивала, и мы поставили палатку под раздвоенным раскидистым деревом. Мы быстро разобрались со всеми бытовыми неудобствами, искупались в мутной, почти стоячей, зато очень теплой речке, и Алексей, не обращая внимания на все прибывающий народ, стал выяснить, что с мотоциклом. Оказалось, сорвало резьбу на шпильке головки цилиндра, крепление ослабло и при работе цилиндр сечет под прокладку. Вот откуда такой странный звук. Прокладку удалось купить в машине специальной заводской «технички».
Шпильки у них не было.
А байкеры все прибывали и прибывали. Над стадионом стоял густой звук моторов — такой звук бывает на трассе спортивных соревнований, когда в единое целое сливаются сотни голосов ревущих двигателей. Среди наших соседей, ребят из Магнитогорска, я вдруг увидела девушку в коротких кожаных шортах, кожаной жилетке и высоких ботинках — маленькая, мускулистая блондинка с косичками коротко представилась:
— Гайка! — и по-мужски крепко пожала мне руку.
У неё было круглое лицо, зеленые глаза, упрямый рот и доверчивая, открытая улыбка. Её мотоцикл поразил меня — серый, длинный нижнеклапанный «Урал» со свечной подвеской, грубо обтянутым сиденьем, с большим задним кофром, который напоминал шляпную коробку, и с устрашающим рогатым рулем. Вдоль и поперек висела бахрома. Мне оставалось только отдать дань её мужеству. Водить такое чудовище было непросто.
— Вот видишь, — зашептал мне на ухо Алексей, — если бы я переделывал так, как ты хотела, у тебя был бы вот такой монстр. А я сделал тебе маленький, женский мотоцикл! А она? Ну что это такое: мышонок на крокодиле!
Это сравнение пришло в голову не ему одному, потому через десять минут Гайка уже со слезами выкрикивала своему другу — тихому, спокойному пареньку, что её обидел какой-то знакомый:
— Нет, ты слышал, что он сказал? Он сказал, что я на нем, как мышь на крокодиле!
Да почему же он никому не нравиться? Он же красивый! Они же ничего не понимают!
В следующий момент она уже заводила мотоцикл, чтобы куда-то уехать. К ней подошел паренек из их компании, и что-то ей сказал.
— Ага! Сейчас! — крикнула она ему, перекрывая рев двигателей. — Иди отсюда! — а когда он попытался сесть сзади, она еще повысила тон. — Я кому говорю? Я — никого не вожу на заднем сидении! Ты понял? Никого и никогда! — и она укатила, маленькая и очень гордая. Когда она проезжала мимо, я обратила внимание на её кожаные браслеты — это были напульсники с клёпками, судя по её кругленьким бицепсам, она занималась в спортзале.
Дальше стояла еще одна группа из Магнитогорска, но эти ребята были из другого клуба. Они и выглядели по-другому: все были постарше, одеты в кожаные жилетки и джинсы, их мотоциклами тоже были «Уралы», но какие это были «Уралы»! Алексей замирал в немом восхищении перед каждым из них — он любовался толстенными задними колесами, прямыми рулями — последним писком мотомоды, каплевидными баками, с установленными на них хромированными спидометрами, короткими крыльями, вилками, выкаченными вперед на сорок пять градусов, как того требовали каноны, дисковыми тормозами и хромированными, усовершенствованными амортизаторами. А еще там были генераторы на пятьсот ватт, воздушные фильтры нулевого сопротивления, импортные карбюраторы… Один из владельцев такого мотоцикла, проснувшись, вылез из палатки, посмотрел вокруг и спросил у друга:
— Как речка?
— Вонькая… — ответил тот, и парень, напялив маленький оранжевый шлем-«чепчик», укатил в Ирбит — принимать платный душ в местной сауне.
Алексей проводил мотоцикл внимательным взглядом, оценивая работу двигателя и подвесок. Он покачал головой.
— Все хорошо, но не нравятся мне эти подножки. Они вынесены вперед, дуг безопасности нет, а ну как чиркнешь об асфальт на повороте? А так — красиво!
«Уралисты», поставившие маленькую яркую палатку наискосок от нас, были уже совсем другого ранга. Молодой высокий мужчина в черных круглых очках переодевался у палатки — на нем были кожаные, сшитые на заказ коричневые брюки с бахромой по шву, коричневая кожаная рубашка из тонкой замши, и коричневая кожаная куртка с такой же с бахромой. Все это очень ловко на нем сидело.
Одевшись, он, вдвоем с другом — мускулистым крепышом в бандане с черепами и клубной футболе, стал вешать перед палаткой флаг клуба. Ребята оказались из Самары. Мы обратили внимание на мотоцикл «коричневого пижона», — это был переделанный в каком-то дорогом сервисе «Вояж». Я вздохнула — никому из наших и в голову не пришло бы переделывать такой дорогой мотоцикл. Он же стоит девяносто тысяч! А ведь еще надо как следует вложиться в тюнинг… Между тем, от «Вояжа» остался только двигатель — рама была переделана, мотоцикл стал ниже, колесо было еще шире, были установлены другие, более глубокие крылья, красивая, маленькая фара, спидометр на баке, аккуратные, небольшие сумки висели по бокам. По швам сумок шли декоративные клепки. Точно так же стильно и тонко было декорировано и сиденье. Мотоцикл был выкрашен в глубокий, холодный синий цвет. Он словно бы издавал сияние даже в тени листвы: блестели глушители, хром на дугах отражал солнечный свет, точно зеркало, сияла когтистая лапа- подножка, упирающаяся в землю. Даже сам бак словно отсвечивал синевой июльского глубокого неба.
