наше время нарицательными примерами верлибра. Как говорится, фрукт – яблоко, река – Волга, поэт – Пушкин, верлибр – «Она пришла с мороза…».
С мороза пришла однажды Волохова, причем вместе с Любовью Дмитриевной. Сильно замерзли во время долгой прогулки, а до блоковского дома было ближе. Гостью усадили у камина в кабинете. Блок начинает читать вслух из «Макбета», а Волохова в это время «слегка задремала». То, что она потом об этом поведала в своем мемуаре, сильно повышает читательское доверие к ее тексту в целом. В стихах-то все выглядит иначе:
«Она» ничуть не похожа ни на Снежную Деву, ни на Фаину. Ничего условно-литературного: «Она пришла с мороза, / Раскрасневшаяся…» Ключевое слово — «раскрасневшаяся», занявшее весь второй стих. Внутренний сюжет стихотворения — торжество живой жизни над любыми ее отражениями. А в другом шедевре того же дня эта мысль проступает с афористической определенностью:
Непосредственным поводом для сложения этих строк послужила встреча с Лизой Пиленко (в замужестве она станет Кузьминой-Караваевой, а затем легендарной Матерью Марией). Той же зимой эта пятнадцатилетняя интеллигентная и экзальтированная девушка приходит к поэту домой на Галерную с намерением получить ответ на все основные вопросы бытия. Блок деликатно выслушивает гостью, без рисовки давая ей понять, что и сам пребывает в духовном дискомфорте. Очень скоро из Ревеля, куда Блок приехал к матери, он шлет новой знакомой письмо в синем конверте. Там полностью приводит стихотворение «Когда вы стоите на моем пути…», а завершает послание обескураживающими словами: «Если не поздно, то бегите от нас, умирающих». Девушка в ревнивом негодовании рвет бесценный автограф — жест жуткий с точки зрения современного читателя, но, как ни странно, созвучный художественному «месседжу» стихотворения: живое чувство важнее любого литературного текста.
Два стихотворения оторвались от поводов их написания, образовали единство, несмотря на разность адресатов-прототипов. Это разговор поэта с Женщиной-Жизнью. Кстати, поэт здесь ни разу не прибегает к слову «ты» — ни с большой, ни с малой буквы, что не случайно: «ты» в блоковском контексте слишком сопряжено с иными образами, которые
в верлибрах как бы вынесены за скобки — вместе с теми ритмами, что им сопутствуют.
Свободный стих — выход из системы. И два февральских верлибра 1908 года — своего рода спутники блоковской поэтической планеты. Два исключения, подтверждающих правило. Две пробы новой музыки.
И еще эта маленькая «дилогия» дает повод сравнить век нынешний и век минувший. Есть здесь над чем задуматься тем, кто и сегодня продолжает называть все по имени и отнимать аромат у живого цветка. То есть нынешним стихотворцам, ищущим новые способы самовыражения и — особенно — способ контакта с читателем, почти утраченный.
«Я поэт, но на фоне Блока я не поэт», — самокритично заявляет в своем стихотворении Дмитрий Быков. Творческая гипербола, за которой — здравая система ценностей. Блок остается реальным эталоном музыкальности для современных поэтов любых творческих направлений.
Традиционный, классический стих устал: недаром в нем сегодня столько вторичности, «цитатности», столько обыгрывания чужих шедевров, в том числе и блоковских. А опыты свободного стиха обычно сопровождаются замысловатостью, непрозрачностью смысла. Получается своего рода тавтология, «масло масляное». Что же касается Блока, то он, как мы не раз видели, успешно сочетал традиционные ритмы с многозначными, порой преднамеренно туманными высказываниями. «В электрическом сне наяву», «Очарованный музыкой влаги», «В заколдованной области плача» — нестандартные сочетания слов гармонизуются привычно-размеренным трехстопным анапестом. И наоборот: верлибр оказался адекватной формой для предельно простого, абсолютно внятного разговора.
Столь же просты и прозрачны поздние верлибры Велимира Хлебникова, написанные в 1921 — 1922 годах. Например, стихотворение «Отказ»:
Или «Еще раз, еще раз…» — хлебниковское поэтическое завещание, завершающееся словами:
