эскадры Дюпона к Джемсу Бербанку послан был гонец. Его проследили от границы Флориды до Кэмдлес-Бея и от плантации обратно до границы. Станете ли вы это отрицать?
Речь, очевидно, шла о гонце, доставившем письмо от Джилберта. Шпионам Тексара удалось его выследить. Обвинение на этот раз основывалось на факте, и все с нетерпением ждали, что ответит Джемс Бербанк.
Но он не подумал запираться.
— Правда, ко мне в это время приходил человек, — сказал он. — Но человек этот вовсе не был гонцом из армии, он просто принес мне письмо от моего сына…
— От вашего сына! — вскричал Тексар. — А сын ваш служит в армии унионистов и, быть может, идет сейчас в первых рядах врагов, подступающих к границе Флориды!
Эти слова были сказаны с такою силой, что потрясли присутствующих. Джемс Бербанк признался уже, что получил письмо от сына. Если он подтвердит еще, что сын его служит в войсках федералистов, как сможет он оправдаться от обвинения в тайных сношениях с неприятелем?
— Желаете вы объяснить факты, касающиеся вашего сына? — спросил председатель.
— Нет, сударь, — решительно отвечал Джемс Бербанк, — не желаю. Насколько мне известно, ведь речь идет не о моем сыне, а обо мне. Меня обвиняют в сношениях с федералистской армией. Я это отрицаю и предлагаю моему обвинителю, действующему исключительно из личной вражды ко мне, представить доказательства.
— Он, значит, сознается, что его сын сражается в рядах федералистов! — вскричал Тексар.
— Мне не в чем сознаваться, решительно не в чем, — ответил Бербанк. — Это вам надлежит доказать свое обвинение.
— Хорошо же, — вскричал Тексар, — я берусь его доказать. Через несколько дней я добуду факты, которых от меня требуют, а раз они будут налицо…
— Раз они у вас будут, — перебил испанца судья, — мы немедленно приступим к их обсуждению. Пока же я положительно не вижу, в чем, собственно, можно обвинить Джемса Бербанка.
Своим решением судья доказал, что он человек честный и беспристрастный. Он был, конечно, прав по существу, но большинство присутствующих, враждебно настроенных против владельца Кэмдлес-Бея, не хотело этого признать. Сторонники Тексара громко роптали. Тексар это заметил и, оставив в покое молодого Бербанка, обрушился снова на его отца.
— Да, — повторил он, — я докажу несомненными фактами, что Джемс Бербанк находится в преступных сношениях с неприятелем, готовым вторгнуться в нашу страну. Но и помимо того, образ мыслей, которого Джемс Бербанк открыто держится, представляет общественную опасность. А потому от имени всех рабовладельцев Флориды, не желающих подчиняться игу Севера, я требую, чтобы Джемс Бербанк был взят под стражу…
— Да!.. Да!.. Арестовать его!.. — закричали сторонники Тексара, тогда как благожелательно настроенная часть публики тщетно пыталась протестовать против такого ни на чем не основанного требования.
Судья с большим трудом водворил спокойствие, и Джемс Бербанк возразил:
— Во имя права и справедливости я решительно протестую против произвола, на который толкают правосудие. Я никогда не скрывал, что я убежденный аболиционист. Но в нашей свободной стране существует свобода мнений. Закон не может покарать меня за то, что им не запрещается и что поэтому не является преступлением.
Послышались возгласы одобрения, на этот раз более дружные. Тогда Тексар, видя, что его стрелы не попадают в цель, бросил вдруг Джемсу Бербанку совершенно неожиданный вызов.
— Ну, что же, — сказал он, — если вы такой ярый противник рабовладения, — докажите это на деле: освободите своих невольников.
— Я так и сделаю, когда наступит благоприятный момент, — ответил Бербанк.
— А когда этот момент наступит? Не тогда ли, когда унионисты овладеют Флоридой? — подхватил Тексар. — Чтобы согласовать свои мнения с поступками, вы дожидаетесь солдат Шермана и матросов Дюпона, а без них не решаетесь! Что же! В этом сказывается ваше благоразумие и… трусость.
— Трусость? — с негодованием вскричал Джемс Бербанк, не догадываясь, что это просто ловушка.
— Да, трусость, — повторил Тексар. — Иначе как же объяснить, что вы думаете так, а поступаете по-иному? Право, можно подумать, что вы просто заигрываете с северянами, предусмотрительно стараетесь заручиться среди них популярностью. На деле же вы самый обыкновенный рабовладелец, не желающий поступаться своими выгодами, как и все мы грешные!
При этом оскорблении Джемс Бербанк гордо выпрямился и кинул на своего обвинителя взгляд, исполненный глубочайшего презрения. Куда девалась вся его сдержанность. Человек прямой и честный, он был задет за живое этим упреком в лицемерии.
— Граждане Джэксонвилла! — громко вскричал он, чтобы быть всеми услышанным. — Граждане Джэксонвилла! С нынешнего дня у меня нет больше ни одного невольника. Я объявляю, что отныне на всем пространстве моих владений в Кэмдлес-Бее рабство отменяется.
Это смелое заявление было встречено сперва громким «ура!».
Да, поистине, чтобы сделать подобное заявление, нужно было обладать большою смелостью и… отсутствием осторожности.
Но в порыве негодования разгневанный Бербанк не подумал об этом.
Принятое им решение задевало интересы других землевладельцев Флориды. И в настроении собравшейся в суде публики очень быстро наступила реакция. Рукоплескания заглушены были яростными криками не только активных сторонников рабства, но и людей равнодушных до сих пор к этому вопросу. Этим поворотом хотели воспользоваться сторонники Тексара, чтобы расправиться с Бербанком, но на этот раз Тексар сам их остановил.
— Оставьте его, — сказал он. — Джемс Бербанк сам себя обезоружил, и ему теперь от нас не уйти.
Эти слова, значение которых вскоре станет ясным, остановили любителей насилия. И Бербанк, отпущенный судьей, мог беспрепятственно удалиться. Засадить его в тюрьму, как требовал Тексар, за отсутствием улик было невозможно. Но испанец настаивал на своих показаниях, и если позже он сможет представить доказательства и пролить свет на связи Джемса Бербанка с врагом, — суд возобновит дело против владельца Кэмдлес-Бея. До тех же пор Джемс Бербанк должен оставаться на свободе.
Однако официальное заявление Бербанка об освобождении всех рабов на его плантации было впоследствии использовано мятежниками против городских властей.
Когда Бербанк покинул здание суда, по пятам за ним следовала враждебно настроенная толпа; но милиция сумела оградить его от насилий. Дело ограничилось только бранью и угрозами. Тут сказалось, очевидно, влияние Тексара, приказавшего его не трогать. Бербанк смог таким образом беспрепятственно добраться до набережной, где его дожидалась лодка. Здесь он распрощался с мистером Гарвеем, ни на миг не оставлявшим его весь день. Вскоре лодка вышла на середину реки, куда не долетали уже злобные выкрики, которыми джэксонвиллские подонки сопровождали его отъезд.
Начался отлив, и лодка лишь через два часа добралась до пристани Кэмдлес-Бея; там ждала Бербанка его семья. Как счастливы были его домашние, когда он вернулся! Ведь было столько оснований бояться, что он совсем не вернется!
— Ведь я же тебе сказал, детка, что буду обедать дома, — говорил Джемс Бербанк обнимавшей его Ди. — А ты знаешь, я всегда держу свои обещания.
8. ПОСЛЕДНЯЯ НЕВОЛЬНИЦА
В тот же вечер Джемс Бербанк рассказал семье обо всем, что происходило в суде. Всякому стало ясно, какую гнусную роль сыграл в этом деле Тексар. Именно по его настоянию и под давлением подонков населения Джэксонвилла была послана в Кэмдлес-Бей судебная повестка. А поведение судей заслуживало
