Север против Юга

Кэррол.

— Читай же, папа, читай! — вскричала маленькая Ди с нетерпением, свойственным ее возрасту.

Вот что было в письме:

«На борту, „Уобаш“, на якоре близ Эдисто.

3 февраля, 1862.

Дорогой отец!

Во-первых — обнимаю тебя, матушку и сестренку, а также дядю Каррола; Зерме передайте самый нежный привет от ее мужа, моего честного и преданного Марса. Мы с ним оба живы и здоровы и всею душою желали бы повидаться с вами. Кажется, это будет очень скоро, хотя нас за это проклянет мистер Пэрри, наш почтенный управляющий и горячий сторонник рабовладения, всегда так пламенно негодующий на успехи Севера».

— Это в ваш огород, Пэрри, — сказал Кэррол.

— Каждый имеет право держаться на этот счет своих убеждений, — ответил Пэрри тоном человека, не желающего их менять.

— «Это письмо вам доставит верный человек, — продолжал читать Бербанк, — поэтому можете быть совершенно спокойны. Вы, вероятно, уже знаете, что эскадра коммодора Дюпона овладела бухтою Порт-Ройяла и соседними островами. Север понемногу берет верх над Югом. Вполне вероятно, что федеральное правительство в скором времени попытается занять главнейшие порты Флориды. У нас поговаривают о предстоящей совместной экспедиции Дюпона и Шермана, которая предполагается в конце месяца. Очень может быть, что в таком случае нам поручат занять бухту Сент- Андрус, откуда нетрудно уже будет проникнуть и в самый штат Флориду.

Как мне хочется поскорее попасть туда, дорогой отец, — в особенности вместе с нашей победоносной эскадрой! Меня не перестает беспокоить положение нашего семейства среди враждебного сепаратистского населения. Но я все же твердо верю в близкое торжество тех идей, сторонниками которых всегда были обитатели Кэмдлес-Бея.

Ах, если бы я только мог хоть на сутки вырваться, чтобы повидаться с вами! Но нет! Это было бы слишком неблагоразумно как в отношении меня самого, так и в отношении вас; лучше уж набраться терпения. Еще каких-нибудь несколько недель, и мы будем все вместе в Касл-Хаусе!

Кончаю письмо и стараюсь вспомнить, не забыл ли я кому-нибудь послать привет. Так и есть, забыл: поклонитесь мистеру Стэннарду и моей прелестной Алисе, по которой я так соскучился. Передайте мой сердечный привет ее отцу, а Алисе — что мои мысли всегда и неизменно с нею.

Твой почтительный и сердечно любящий сын Джилберт Бербанк».

Джемс Бербанк положил прочитанное письмо на стол, а миссис Бербанк сейчас же взяла его и поцеловала. Потом и маленькая Ди крепко прижалась губами к тому месту, где стояла подпись ее брата.

— Славный юноша! — заметил Эдвард Кэррол.

— Да и Марс тоже славный! — сказала миссис Бербанк, взглянув на Зерму, которая обняла подбежавшую к ней Ди. — Надо известить Алису, что мы получили от Джилберта письмо, — прибавила она.

— Я напишу ей, — отвечал Джемс Бербанк. — Впрочем, я сам на днях съезжу в Джэксонвилл и повидаюсь с Стэннардом. С того времени, как Джилберт написал это письмо, вероятно, получены уже новые известия о предполагаемой экспедиции. Хоть бы скорее пришли наши друзья-северяне и Флорида вернулась бы под звездное знамя! Наше положение здесь становится просто невыносимым.

Действительно, с тех пор как военные действия стали приближаться к югу, во Флориде наблюдалось резкое изменение во взглядах на вопрос, посеявший раздор между Севером и Югом.

В жизни Флориды — бывшей испанской колонии — рабство до того времени большой роли не играло, и в борьбе за него она не принимала столь деятельного участия, как Виргиния или обе Каролины. Но у сепаратистов теперь появились вожаки; эти люди, готовые поднять мятеж и надеявшиеся извлечь из него личные выгоды, оказывали давление на власти Сент-Огастина и особенна Джэксонвилла, где они опирались на подонки городского населения. Вот почему Джемс Бербанк, северянин, взгляды которого были хорошо известны в округе, мог оказаться в очень опасном положении.

Джемс Бербанк поселился в Кэмдлес-Бее около двадцати лет назад. Он приехал с женою и четырехлетним сыном из Нью-Джерси, где у него тоже были поместья. Мы уже видели, как стала процветать плантация благодаря его стараниям и при содействии его шурина Эдварда Кэррола. И это поместье, доставшееся ему от предков, очень полюбилось ему. Здесь же, пятнадцать лет спустя после того как он поселился в Касл-Хаусе, у него родилась и маленькая Ди.

Джемсу Бербанку исполнилось сорок шесть лет. Это был человек крепкого сложения, деятельный и выносливый в труде; характер он имел энергичный, твердо держался своих убеждений и ни перед кем не стеснялся высказывать их. Высокого роста, с пробивающейся уже сединой, он был несколько суров с виду, но производил впечатление человека прямого и обходительного. По североамериканской моде он не носил ни усов, ни бакенбард, а только бородку и представлял поэтому чистейший тип янки из Новой Англии. Он пользовался на плантации всеобщей любовью, потому что был добр, и его слушались, потому что был справедлив. Его негры были ему глубоко преданы, и Джемс Бербанк с нетерпением лишь дожидался благоприятного момента, чтобы освободить их. Его шурин был приблизительно одного с ним возраста; он заведовал счетной частью в хозяйстве Кэмдлес-Бея. Эдвард Кэррол сходился вообще в убеждениях со своим зятем, и на рабство у обоих были совершенно одинаковые взгляды.

На всей плантации один лишь управляющий Пэрри был упорным сторонником рабовладения. Не следует, однако, думать, что этот достойный человек дурно обращался с неграми, — наоборот, он всячески о них заботился. «Но, — утверждал он, — в некоторых жарких странах обработку земли можно поручить только неграм, а свободные негры — это уже не негры!»

Свою теорию Пэрри горячо отстаивал при всяком удобном случае, но никто на это не обращал внимания, и на него за это не сердились. Сам же он выходил из себя, когда узнавал о военных успехах федералистов.

— И не приведи бог, что у нас тут будет, — говорил он, — когда мистер Бербанк освободит своих негров.

Но, в общем, это был превосходный и мужественный человек. И когда Джемс Бербанк и Эдвард Кэррол записались в отряд милиции, участники которого назывались «minute-man» — «человек-минута», ибо в любой момент должны были быть готовы взяться за оружие, — он храбро присоединился к ним для борьбы с последними отрядами индейцев-семинолов.

Миссис Бербанк была в то время красивой сорокалетней женщиной; дочь ее обещала со временем походить на нее. Для мужа своего она была нежной и любящей подругой и немало способствовала его счастью. Она жила только для мужа и детей и теперь непрестанно трепетала за них с тех пор, как им угрожали превратности гражданской войны, докатившейся уже до Флориды. Ее шестилетняя дочка Диана, или, вернее, Ди, как звали ее в семье, была, правда, с нею, но единственный ее сын Джилберт был далеко, и миссис Бербанк не всегда удавалось скрыть свой мучительный страх за него.

Джилберту было двадцать четыре года; как внешностью, так и всем своим внутренним обликом он очень походил на своего отца, но отличался большею непосредственностью и обаянием. Храбрец, искусный во всех видах спорта, он был прекрасным наездником, пловцом и охотником, к великому ужасу своей матери нередко избиравшим ареной своих подвигов дремучие леса и топкие болота графства Дьювал или бухты и русло Сент-Джонса, вплоть до самого его устья. Когда раздались первые выстрелы войны за освобождение негров, Джилберт оказался таким образом вполне подготовленным ко всем трудностям солдатской жизни. Долг призывал его вступить в ряды армии федералистов, что он и сделал без малейшего колебания. Он спросил у отца разрешения. Как ни была огорчена жена, какими бы последствиями ни грозило ему самому решение Джилберта, — Джемс Бербанк и не подумал противиться желанию сына. Он, как и сам Джилберт, считал, что в этом долг юноши, а долг превыше всего.

Джилберт уехал на Север, но отъезд его держался в строжайшей тайне. Если бы в Джэксонвилле