К счастью, я смог убедиться в замечательных мореходных качествах шхуны. За прочность ее мачт не приходилось опасаться. Лейтенант, при всей своей смелости и умении совершать рискованные маневры, приказывал брать рифы при первом же намеке на сильный порыв ветра. От Джэма Уэста не приходилось ждать ни неосторожности, ни промаха.
За двенадцать дней — с 22 сентября по 3 октября — мы почти не сдвинулись с места. Нас так сильно относило ветром к американскому берегу, что, если бы не течение, увлекавшее в противоположную сторону, мы бы, очевидно, оказались в Патагонии[65].
Все время, что продолжался шторм, я напрасно искал случая встретиться с Леном Гаем. Он выходил из своей каюты только к столу, доверив управление судном помощнику, и показывался на палубе только для того, чтобы определить наше местонахождение, воспользовавшись просветом среди облаков.
Утром 4 октября и небеса, и море как будто подменили: ветер утих, волны постепенно улеглись. На следующий день задул северо-западный ветер. Ни о чем лучшем мы не могли и мечтать. Сейчас же были отданы рифы и поставлены верхние паруса, марсель, брамсель и топсель, хотя ветер крепчал с каждой минутой. При столь благоприятном ветре можно было дней через десять заметить вершины Фолклендских гор.
С 5 по 10 октября бриз дул с постоянством, свойственным разве что пассатам[66]. Матросам не пришлось ни ослабить, ни подтянуть ни одного шкота. Сила ветра постепенно уменьшалась, однако направление оставалось прежним.
Давно предвкушаемый мною случай выведать намерения капитана представился 11 октября. Собственно, разговор начал он сам. Произошло это так. Я сидел с подветренной стороны рубки. Лен Гай вышел из своей каюты, огляделся и присел со мною рядом. Не было сомнений, что ему хочется поговорить, темой же разговора могло стать только то, что поглощало все его мысли. Его голос звучал громче обычного.
— Я ни разу не имел удовольствия говорить с вами, мистер Джорлинг, с тех пор, как мы оставили Тристан-да-Кунья…
— О чем я весьма сожалею, капитан, — сдержанно отвечал я, решив понять сперва, к чему он клонит.
— Прошу вас меня извинить. У меня столько забот! Составить план экспедиции, предусмотреть любую мелочь… Прошу вас, не сердитесь на меня!
— Я не сержусь, поверьте.
— Спасибо, мистер Джорлинг. Теперь, когда я узнал вас лучше, я ценю ваше присутствие и рад, что вы остаетесь нашим пассажиром до Фолклендов.
— Я так признателен вам, капитан, за то, что вы сделали для меня, что это придает мне храбрости…
Я решил, что наступил момент обратиться со своей просьбой, однако капитан Лен Гай перебил меня.
— Что ж, мистер Джорлинг, теперь вы убедились, что плавание «Джейн» — не фантазия, или вы по-прежнему считаете книгу Эдгара По чистым вымыслом?
— Не считаю, капитан.
— Вы больше не сомневаетесь в существовании Артура Пима с Дирком Петерсом и в том, что Уильям Гай, мой брат, и пятеро его спутников остались в живых?
— Чтобы усомниться в этом, надо быть самым недоверчивым человеком на свете. Остается желать одного: чтобы небо оказалось к вам благосклонным и помогло спасению несчастных с «Джейн»!
— Я приложу к этому все силы, мистер Джорлинг, и, видит Бог, добьюсь успеха!
— Надеюсь, капитан, и даже уверен в вашей удаче. Если бы вы согласились…
— Вам не представилось возможности обсудить все это с неким Глассом, отставным английским капралом, который выдает себя за губернатора острова Тристан-да-Кунья? — осведомился капитан, снова перебивая меня.
— Еще бы! — отвечал я. — И речи его способствовали тому, чтобы мои сомнения сменились уверенностью.
— Ага! Значит, он все подтвердил?
— Да. Он прекрасно помнит, как «Джейн» стояла в его бухте одиннадцать лет тому назад…
— «Джейн»? Мой брат?
— По его словам, он был лично знаком с капитаном Уильямом Гаем.
— Так он вел с «Джейн» торговлю?
— Да, точно так же, как с «Халбрейн».
— И она бросала якорь в той бухте?
— На том же самом месте, что и ваша шхуна, капитан!
— А Артур Пим?.. Дирк Петерс?..
— Он виделся с ними.
— Спрашивал ли он, что с ними стало?
— А как же! Я сообщил ему о смерти Артура Пима, которого он назвал безрассудным смельчаком, способным на безумнейшие предприятия.
— Скажите лучше — безумцем, опасным безумцем, мистер Джорлинг! Разве не он увлек моего несчастного брата в эту гибельную экспедицию?
— Похоже на то…
— Разве можно это забыть! — в сердцах воскликнул Лен Гай.
— Этот Гласс, — снова заговорил я, — знал также Паттерсона…
— Это был прекрасный моряк, мистер Джорлинг, с горячим сердцем, не ведающий страха. У Паттерсона не было врагов — одни друзья. Он был предан моему брату душой и телом…
— Джэм Уэст предан вам не меньше, капитан!
— Ну почему же мы нашли несчастного Паттерсона на льдине уже мертвым!..
— Хуже было бы, не найди мы его совсем, — заметил я.
— Да, мистер Джорлинг, — согласился капитан. — Знает ли Гласс, где находятся сейчас люди со злополучной «Джейн»?
— Знает от меня, капитан. Я рассказал ему также о вашем намерении идти на их поиски.
Я счел излишним рассказывать ему об удивлении, которое вызвал у Гласса отказ капитана нанести ему визит.
Направляя разговор в новое русло, Лен Гай спросил меня:
— Мистер Джорлинг, верите ли вы теперь в абсолютную точность дневника Артура Пима?
— Думаю, — отвечал я, — что верить ему можно лишь с оговорками, учитывая, каким необычным человеком он был — по крайней мере с осторожностью подходить к описанию явлений, замеченных в море за островом Тсалал. Кроме того, Артур Пим определенно ошибся, похоронив Уильяма Гая и его спутников под рухнувшим холмом близ деревни Клок-Клок!
— Но он не утверждает этого, мистер Джорлинг! — возразил капитан. — Он лишь пишет, что Дирк Петерс и он разгадали тайну землетрясения. А так как холм целиком сполз в пропасть, ему и в голову не пришло усомниться в судьбе моего брага и его людей. Поэтому он решил, что они с Дирком Петерсом — единственные оставшиеся в живых белые люди на острове Тсалал… Он говорит только это и ничего больше. Это лишь предположение — согласитесь, весьма близкое к действительности, но только предположение…
— Согласен, капитан.
— Теперь же благодаря блокноту Паттерсона в наши руки попало подтверждение того, что мой брат и пятеро его спутников избежали гибели…
— Конечно, капитан. Но их дальнейшая судьба — захвачены ли они туземцами Тсалала, превратившими их в невольников, или живут на свободе, — записки Паттерсона не говорят ничего ни об этом, ни о том, как сам он оказался столь далеко от них…
— Мы узнаем все это, мистер Джорлинг! Да, узнаем! Главное — мы теперь уверены, что мой брат и шестеро его моряков были живы по крайней мере четыре месяца назад и находились где-то на острове Тсалал. Речь идет уже не о романе Эдгара По, а о записках Паттерсона…
