— Завтра я вернусь и привезу с собой врача. Он решит, можно ли вас перевезти отсюда. Погода, кажется, поутихла. Мне нора, надо приготовить все к переезду. Не беспокойтесь ни о чем. Пусть Жан проводит меня.
Сказав так, месье Дорбей взял плащ, накинул на плечи и, приветливо помахав несколько обескураженному происшедшим семейству, вышел, уселся в кабриолет и в сопровождении Жана уехал.
Немного погодя юноша, проводив гостя, вернулся в дом и не узнал своих родных: в хижине царило непривычное веселье. Только Пьер был задумчив. Погрузившись в мечты, мальчуган уже видел, какая замечательная необыкновенная жизнь ждет его в будущем.
Устраивает ли предложение месье Дорбея?!! Вопрос, по меньшей мере, бесполезный. Все равно, что спросить у нищего, чего он хочет — хлеба или денег. Пьер готов был согласиться на что угодно, лишь бы изменить свою жизнь, вырваться из родительского дома, уехать — все равно куда — подальше от жуткой обыденности.
Младший Эрве не отдавал себе отчета в том, на что соглашается: он просто об этом не думал. Мало- помалу его задумчивость улетучилась, и мальчик вновь повеселел. Веселость Пьера подействовала и на Катрин. Ее привычная угрюмость исчезла, и она принялась ухаживать за мужем. Кто знает, быть может, необыкновенная ее заботливость объяснялась страхом, что болезнь Матюрена не позволит им уехать завтра же.
Жанна и Жан разделяли общее ликование, однако прятали свои чувства: натуры более вдумчивые, они не склонны были мгновенно переходить от радости к грусти и наоборот. Жизненный опыт подсказывал, что внезапное счастье может так же внезапно испариться, а сердце окажется разбитым и опустошенным. Умом они понимали случившееся, но душа боялась поверить в чудо.
И хотя каждый из обитателей лачуги радовался открывшемуся заманчивому будущему по-разному, впервые за многие годы семья действительно была семьей; буря, завывавшая на улице, сегодня не проникала в их теплый, единый кружок. А каково приходилось в это время месье Дорбею? Да уж, путнику в такой вечер не позавидуешь. Но дело было не только в разыгравшейся непогоде. Конечно, управлять экипажем, который в любую минуту может опрокинуться в грязь, нелегко, тем более ветер все усиливался, и дождь лил как из ведра, но… Еще раз «но»!.. Думая об обитателях жалкой лачуги, Дорбей почему-то вспомнил о напавших на него бандитах. Казалось, что между разбойниками и хозяевами хижины есть неопределенная, неясная связь. Но наш путешественник гнал от себя эти мысли, возвращаясь к доброму делу, им задуманному.
«Жанна, — размышлял он, — добрая, сердечная девушка. Ей под силу честная коммерция. Нужно оставить ее с отцом и матерью. Она им необходима как связующее звено. Надеюсь, что такая резкая перемена вернет Катрин к жизни. Как грустно: бесчувственная мать! Даже собственные дети не вызывают в ней теплого участия, нежности. Конечно, между Катрин и ее мужем нет кровной связи, но дети-то плоть от плоти ее — совсем иное дело. Она, кажется, выделяет среди всех Пьера. Мальчуган не так любезен, как его брат, но он сообразителен. Пусть поступит в семинарию: парню не помешает стать скромнее и послушнее. А Жан? Думаю, будет правильно отдать его на обучение кюре Сен-Мишеля. Перед ним отныне будут лишь благие примеры. Как мне кажется, юноше с таким складом характера этого вполне достаточно. Да поможет мне Бог!.. А все же странные эти бандиты, что на меня напали. Лицо переодетого женщиной я надолго запомню. Да, глухие здесь края».
Наконец месье Дорбей прибыл на место. Прежде всего, он заручился обещанием доктора отправиться с ним завтра к больному. Засыпая, сей почтенный господин, все еще смутно видел то лица разбойников, то бедное семейство Матюрена Эрве, а за стеной жилища завывала непогода.
Глава VIII
На следующее утро буря поутихла, но не прошла совсем. Время от времени налетали порывы ветра и бросали в лицо капли дождя. Однако вскоре немного прояснилось; исчезли тяжелые свинцовые тучи, покрывавшие землю густым саваном; ураган не завывал больше, рождая в душе тоску и чувство одиночества; не осталось страшных черных полос на небе, словно нарисованных неким всемогущим художником и пугающих обыкновенного смертного. Теперь в сером небе летели легкие, едва заметные облачка. Ветерок подхватывал их, словно тончайший шарфик. Неясные их тени не в силах уже были закрыть солнца. То тут, то там виднелись вырванные с корнем деревья, обломанные ветви с побитыми дождем листьями.
Врач пришел к месье Дорбею в назначенный час. Милый и радушный человек, он старался чем мог поддерживать бедняков. Но на тернистом пути добродетели ему необходим был спутник. Потому-то месье Дорбей и познакомился с доктором, потому и старался брать его с собой в путешествия.
— Далеко ли мы отправляемся, мой дорогой Дорбей? — поинтересовался доктор, как только повозка выехала на прямой тракт.
— Почему вы спрашиваете?
— Ах! Я предпочитаю точно знать, куда еду, — ответил месье Тюрпен.
— Три лье, друг мой. Сегодня прекрасная погода, вчерашняя буря расчистила небо.
— Да-да. Должно быть, вы попали в самый ураган. Надеюсь, ветер дул вам в спину?
— В лицо, милый Тюрпен, в лицо. Он насквозь продувал мой кабриолет.
— Значит, вы шли против ветра.
— Вы никак не расстанетесь с морскими словечками. Эта профессия как-то не вяжется с вашим теперешним занятием.
— Ах! Знаете ли, ведь не всегда делаешь то, что хочется… Вы совсем не смотрите на дорогу! Поосторожнее на этих жутких рытвинах, а то повозка вот-вот перевернется.
— А я не рассказывал вам, что вчера на меня капали бандиты?
— На вас напали?!
— Да, друг мой. Меня спасли два смельчака, к которым мы сейчас и направляемся.
— Так они были ранены в бою? Меня в дрожь кидает при одной мысли о том, какой опасности вы подверглись.
— Успокойтесь, успокойтесь. Никто не был ранен, никто не пострадал в потасовке. Два мальчика пришли мне на помощь и, к счастью, вернулись домой живыми и невредимыми, без единой царапины. Если бы что-нибудь с ними стряслось, я был бы в отчаянии.
— Как же это все могло произойти? — живо поинтересовался месье Тюрпен. Его страстью была наука, а одним из достоинств истинное сострадание к больному. Поэтому он всегда старался вызнать все подробно о том, что именно случилось с его пациентом.
— Вы об Эрве? Незадолго до того, как мне появиться в их доме, ему на ногу упала часть оторвавшейся кровли.
— Это серьезно, он будет долго выздоравливать, — отвечал месье Тюрпен.
— Друг мой, я очень надеюсь на ваше умение и на вашу дружбу.
— Постараюсь. Но расскажите же мне о дорожном приключении.
— Не знаю, что бы со мной было, останься я один на один с разбойниками!
И месье Дорбей подробно поведал доктору о том, что с ним приключилось накануне, не упуская ни единой детали и рисуя возможно более полный и точный портрет нападавших.
— Вы абсолютно уверены, что точно описали их?
— Их физиономии отпечатались в моей памяти так, что я, кажется, узнаю этих женщину и мужчину из тысячи.
— Что вы думаете обо всем этом?
— Трудно сказать, надо поразмышлять на досуге.
— Не говорил ли я вам, что заканчиваю свой труд об умеренности? — после некоторой паузы вновь заговорил месье Тюрпен.
