Мануэль повторял:
— Если ваш соотечественник вновь посетит нас, какую перемену он найдет на плантации Данако и в деревне, которая стала одной из самых крупных на этой территории!..
— Крупнее Эсмеральды? — спросил Жак Хелло, называя имя одной из деревень, лежащих выше по течению.
— Без сомнения, — ответил комиссар, — так как этот маленький поселок почти покинут, тогда как Данако процветает. Вы в этом убедитесь, когда будете проходить мимо. К тому же марикитаросы — трудолюбивые и смышленые индейцы. Вы сами можете заметить, что их хижины гораздо удобнее, чем хижины мапойосов и пиароанцев среднего Ориноко.
— Однако, — возразил Жак Хелло, — мы познакомились в Урбане с неким Мирабалем…
— Знаю, знаю! — ответил Мануэль Ассомпсион. — Это владелец дома в Тигре… Человек смышленый… Я слышал о нем много хорошего… Но его поместье никогда не сделается городом, Данако же, в которое мы в настоящий момент входим, когда-нибудь будет им.
По-видимому, комиссар завидовал немного Мирабалю.
«Вот куда забирается зависть!» — подумал Жак Хелло.
Впрочем, Мануэль Ассомпсион сказал о деревне, которой он, видимо, гордился, лишь правду. В это время Данако состояло из пятидесяти построек, которые уже нельзя было бы назвать хижинами.
Эти постройки состояли из цилиндро-конического основания, оканчивающегося высокой крышей из пальмовых ветвей. Нижнее же основание представляло собой крепкий плетень, обмазанный глиной.
В каждой хижине сделаны были две двери, одна напротив другой. Через них входят во внутреннее помещение, состоящее не из одной общей комнаты, а из двух, разделенных общим залом. Это уже был несомненный прогресс по сравнению с индейскими хижинами, предотвращающий смешение полов. Такой же прогресс замечался в этих хижинах и в отношении меблировки, которая, при всей грубости столов, скамеек, корзин, гамаков и т. п., свидетельствовала об известной потребности в удобствах.
Проходя через деревню, путешественники могли наблюдать мужское и женское население Данако, так как женщины и дети не убежали при их приближении.
Мужчины, довольно красивого типа, были крепкого и здорового телосложения, хотя и утратили несколько туземную оригинальность тех времен, когда их одежда состояла всего только из пояса. Точно так же и женщины довольствовались прежде простым домотканым передником, вышитым бусами и опоясанным на бедрах ниткой жемчуга. В настоящее время их костюм приближался к одежде метисов или цивилизованных индейцев. Более знатные индейцы носили нечто вроде мексиканского «пух»; что же касается женщин, то они не были бы женщинами, если бы не носили множества браслетов на руках и на ногах.
Пройдя шагов сто по деревне, комиссар направил своих гостей влево. Через две минуты они остановились перед главным домом Данако.
Пусть читатель представит себе двойную хижину или, вернее, две соединенных вместе хижины, высоко поднимающиеся над фундаментом, со множеством окон и дверей. Их плетневые стены окружены палисадом, образующим двор перед фасадом. По бокам дома, закрывая его тенью, стояли великолепные деревья, а еще дальше — надворные постройки, где хранились полевые орудия и куда запирался скот.
Приняты были гости в первой комнате одной из хижин, где находилась жена Мануэля Ассомпсиона — метиска, происшедшая от брака бразильского индейца с негритянкой, и его два сына — рослые ребята двадцати пяти и тридцати лет. Цвет лица у них был несколько белее, чем у отца и матери.
Жак Хелло и его товарищи были встречены очень радушно. Так как вся семья комиссара понимала и говорила по-испански, то разговор завязался без затруднений.
— Прежде всего, — обратился Мануэль к своей жене, — так как «Галлинетта» будет исправляться два дня, сержант и его племянник будут жить здесь. Ты приготовишь им одну или две комнаты, как им удобнее.
— Две, если вам не трудно, — ответил сержант Мартьяль.
— Две так две, — заметил комиссар, — и если господин Хелло и его друг хотят ночевать в нашем доме…
— Благодарю вас, — ответил Герман Патерн. — Наша пирога «Мориша» в исправности. Не желая причинять вам беспокойства, мы сегодня вечером вернемся на нее.
— Как вам угодно, — сказал комиссар. — Вы не стеснили бы нас, но мы не желаем стеснять и вас.
Затем, обратившись к своим сыновьям, он сказал:
— Нужно будет послать несколько лучших наших слуг, чтобы они помогли экипажам лодок…
— Мы тоже поработаем с ними, — ответил старший из сыновей.
После завтрака, за которым было подано много дичи, фруктов и овощей, Мануэль стал расспрашивать своих гостей о цели их путешествия.
До сих пор верхнее Ориноко посещалось лишь редкими купцами, которые направлялись в Кассиквиар, лежащий выше Данако. Дальше этого пункта плавание в коммерческих целях не практикуется, и только исследователи могли направляться к истокам реки.
Комиссар поэтому был несколько изумлен, когда Жан сообщил ему причины, заставившие его предпринять это путешествие, к которому присоединились его два соотечественника.
— Так вы в поисках вашего отца?.. — спросил он с волнением, которое передалось его сыновьям и жене.
— Да, и мы надеемся напасть на его следы в Санта-Жуане.
— Вы ничего не слышали о полковнике Керморе? — спросил Жак Хелло Мануэля.
— Никогда при мне не произносили этого имени.
— Но двенадцать лет назад вы уже были в Данако? — задал вопрос Герман Патерн.
— Нет… Мы тогда находились еще в Гуачапане и ничего не слышали о том, чтобы полковник Кермор был в этих местах.
— А между тем, — сказал сержант Мартьяль, который понимал достаточно, чтобы принять участие в разговоре, — между Сан-Фернандо и Санта-Жуаной ведь нет другого пути, кроме как по Ориноко…
— Это самый легкий и прямой путь, — ответил Мануэль, — и путешественник здесь в большей безопасности, чем в том случае, если он углубится в страну, где бродят индейцы. Если полковник Кермор направился к истокам реки, то он должен был подняться по реке так же, как и вы.
Говоря таким образом, Мануэль Ассомпсион не производил, однако, впечатления, что он уверен в своих словах. И действительно, было странно, что полковник Кермор, направляясь в Санта-Жуану, не оставил за время своего плавания по Ориноко от Сан-Фернандо никаких следов.
— Скажите, пожалуйста, — спросил комиссара Жак Хелло, — вы посещали миссию?
— Нет, я вообще не ездил к востоку дальше устья Кассиквиара.
— Вам говорили когда-нибудь о Санта-Жуане?
— Да… как об учреждении, которое благодаря энергии его начальника процветает.
— Вы не знаете отца Эсперанте?
— Знаю… я видел его раз года три назад… Он спускался по реке по делам миссии и остановился на день в Данако.
— Каков он собой, этот миссионер?.. — спросил сержант Мартьяль.
Комиссар описал отца Эсперанте и нарисовал его портрет, который сходился с тем, что говорил о нем испанец Жиро, Таким образом, не было сомнений, что последний, как он и заявлял, действительно встретил миссионера в Каракасе.
— А со времени его пребывания в Данако, — заметил Жан, — вы не встречались больше с отцом Эсперанте?
— Нет, — ответил Мануэль. — Впрочем, несколько раз я узнавал от индейцев, которые приходили с востока, что Санта-Жуана с каждым годом расширяется.
— Я уверен, — сказал Жак Хелло, — что мы встретим хороший прием у отца Эсперанте…
— Можете в этом не сомневаться, — заметил Мануэль, — он отнесется к вам радушно.
— Ах, если бы он мог направить нас по следам моего отца! — прибавил Жан.
После полудня гости комиссара должны были осмотреть плантацию со всеми ее полями и
