белых духов к озеру. Тимофея Никитина мы нашли помешавшимся, глаза его будто остекленели от какого-то страшного видения. Рассказать он ничего не мог и у нас на руках умер. Осенив себя крёстным знамением, мы наспех соорудили носилки, поспешая обратно. И тут Петров трясущейся рукой указал мне на прибрежный песок. Я всмотрелся и увидел наполовину смытый дождем след: глубокая борозда, будто тут волокли нечто непомерно огромное, и следы лап. Мы кинулись прочь так быстро, сколь позволяла нам наша скорбная ноша.
К нашему рассказу отнеслись с недоверием и быстро о нём забыли. Все были весьма удручены гибелью товарищей. Сотник запретил впредь приближаться к озеру».
Дальше почерк письма был тот же и как будто другой. Он стал неровным, писавший часто пропускал буквы, не заканчивал слов:
«Двенадцатый день воет буран. Мне сказывали, что этой ночью я бредил. Чернила застыли, и я едва их отогрел за пазухой. Жить мне, как видно, не более двух-трёх дней. В прошлую пятницу похоронили Петрова. Я думаю, умрут все, кто был на этом проклятом озере в Ущелье белых духов. Оно, видно, не застывает, вода в нём тёплая несмотря на близость снегов, а рыба почти не водится, над ним не летают птицы, а в окрестностях его за много вёрст не встретишь никакого зверя. Я умираю и молюсь за тех, кто пойдёт ущельем к этому озеру злого духа. Эта бутылка с письмом – всё, что я в силах оставить после себя на земле. Господи, как холодно. Холод пронизывает до костей, и чернила опять замерзают. Как найду сил запечатать бутылку? Закопаю её в землянке. Когда-то же кто-то вспомнит о нас и придёт сюда…»
На этом письмо обрывалось. Не было даже подписи.
– Это писал больной человек, – сказал Марат. – Ведь все знают, что в Ущелье белых духов нет пути, оно непроходимо.
– Есть! В том-то и дело, что есть!
8
Первой, кому Виталька показал письмо, была Лена.
Лена и её муж жили на квартире у Петровны, весьма странной старухи. Жила Петровна в маленькой комнате с отдельным ходом, а весь свой древний бревенчатый дом сдавала квартирантам. И во дворе, и под окнами, и там, где должен был быть огород, Петровна сажала цветы. Целый день она ходила среди них, что-то тихо бормотала, поливала их из детской пластмассовой лейки. И странно, что пацаны, очищавшие, как саранча, сады, варварски обламывавшие у всех весной сирень, никогда не трогали цветов Петровны. Неизвестно, что удерживало их. Просто как-то нельзя было влезть в её цветы, истоптать и обломать их. Иногда она выносила из дому маленькую табуретку и часами сидела перед какой-нибудь розой. При этом на лице её совсем не было улыбки, она как будто и не радовалась вовсе своим цветам, но что-то негромко говорила им. В посёлке её считали тихопомешанной. На своих квартирантов она не обращала внимания, даже не здоровалась с ними. Однако Лена почему-то очень любила её и всегда старалась что-нибудь для неё сделать. Петровна же будто и не замечала этого.
Когда Виталька пришёл, Лена мыла пол. Сергей, как всегда, возился со своим «Москвичом». Лена велела Витальке разуться и влезть с ногами на диван.
Виталька смотрел на волосы Лены, кое-как заколотые, на её лицо и думал о том, почему люди такие разные, почему с одними хочется быть всегда, а от других уйти подальше, не видеть их, избавиться от них.
– Давно я тебя не видела, Виталик, – сказала Лена, взглянув на него и отодвинув кистью руки волосы со лба.
– Не так уж давно. Всего три дня. Я был на старом казачьем поселении. Вы, наверно, ничего и не знаете о нём?
– Первый раз слышу.
– Там была зимовка казачьей сотни.
– Какой казачьей сотни?
– Давно. Сто лет назад.
Лена даже чуть присвистнула.
– Ну и что?
– Мы с Маратом там производили раскопки. И нашли вот это. – Виталька протянул ей письмо.
Лена поспешно вымыла руки и осторожно взяла серый хрупкий листок.
Виталька никогда не видел такого выражения лица у Лены, какое было сейчас, когда она читала это письмо.
– Не может быть, – прошептала она. – Виталик, этого не может быть. Ведь Ущелье белых духов непроходимо. Это просто больное воображение умирающего человека.
– А если проходимо? И если всё это было?
– Нет, нет, невозможно. Это всё равно, как если бы в комнату влетел птеродактиль. Мезозойские ящеры исчезли много миллионов лет назад. Пойми, миллион это тысяча тысячелетий. Тогда даже созвездия на небе были совсем другими. Тысячи тысячелетий, Виталик. Это была страшная и яркая страница прошлого земли, когда её населяли чудовища, каких сейчас не увидишь и в кошмарном сне. Они бродили в сказочном каменноугольном лесу, кишели в тёплых болотах, плавали в лазурном юрском море, летали в воздухе. За остатками скелетов динозавров экспедиции ученых проникали в недра пустыни Гоби. И вдруг живой ящер! Судя по рассказу, это гигант… Увидев такое невообразимое чудовище, вполне можно лишиться рассудка, тем более человеку суеверному и ничего не знающему о существовании доисторических ящеров. Впрочем, я думаю, и человек искушённый не вынес бы этого зрелища. Представляешь, Виталик, спокойная вода вдруг поднимается горой, и из неё выходит… Нет, нет, невозможно.
– А Лохнесское чудовище? Лена, я открою вам одну тайну. К этому озеру каждое лето ходит мой дедушка. Он ничего никогда не рассказывает, но, я думаю, он что-то знает.
Лена замерла, услышав эти слова Витальки.
– Он проходил через Ущелье белых духов?
– Проходил без всякого альпинистского снаряжения.
– Значит, казаки с русского поселения были там… Признаться, мне это письмо не кажется бредом больного, – в раздумье сказала Лена.
– Лена, я пройду к этому озеру!
Лена испуганно посмотрела на него.
– Надо снять с письма фотокопию и послать в газету. Это очень интересная находка. Понимаешь, есть явления настолько невероятные, что учёные не верят в них даже тогда, когда имеются сотни свидетелей. Так было со снежным человеком. Помнишь, только и разговоров было, что о снежном человеке. А уж там-то очевидцев было видимо-невидимо. Здесь же пока единственное письмо. Оставь его у меня. Сергей сфотографирует и отошлёт в газету.
– Хорошо, Лена, но прежде я должен показать его дедушке. Тогда он, может быть, расскажет мне что- нибудь.
– Интересно, что думает об этом письме твой друг Марат?
– То же, что и вы.
Виталька улыбнулся Лене и взял письмо.
9
Дома с отцом сидел главный бухгалтер совхоза Иванов.
– А, юный натуралист, – сказал он, обернувшись к Витальке.
Виталька, не взглянув на него, прошёл мимо.
– Ну-ка, поздоровайся, сын, – остановил его отец.
– Здравствуйте, – буркнул Виталька.
– Поздоровайся по-людски!
Отец знал, что Виталька ненавидит Иванова, но всегда молчал. А сейчас он был чем-то раздражён и не сдержался.
Виталька набрал в лёгкие побольше воздуху и оглушительно крикнул:
– Здравствуйте!
Отец побагровел, а Иванов покачал головой и мягко пожурил:
– Нехорошо, молодой человек, нехорошо так со старшими.
