безобидный на вид черный ящик продолжал тихо жужжать, металлический рефлектор, как и раньше, отбрасывал лучи голубоватого света, а цилиндр, образовавшийся из пляшущих пылинок, прямой и хрупкий, устремлялся в неведомую даль.
Предоставленная самой себе, машина, которую Ксирдаль, забыв о самом ее существовании, не счел нужным выключить, продолжала свою никем не направляемую таинственную работу.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
Болид теперь уже был хорошо известен всем. Мысленно во всяком случае его ощупали со всех сторон. Определили его орбиту, скорость, вес, объем, его природу, его сущность. Он не вызывал больше беспокойства, — ведь ему было суждено вечно двигаться по своей траектории. Вполне естественно, что интерес публики к этому недосягаемому метеору, утратившему всякую таинственность, постепенно угас.
В обсерваториях кое-какие астрономы еще изредка бросали беглый взгляд на золотой шар, проплывавший над их головами, но, занятые решением других загадок мироздания, быстро отворачивались от него.
Земля приобрела второго спутника, — вот и все! Золотой ли это спутник, или железный, — не все ли равно ученым, для которых весь мир — просто математическая абстракция?
Приходится пожалеть, что мистер Форсайт и доктор Гьюдельсон не обладали таким душевным спокойствием. Растущее вокруг них равнодушие не способно было успокоить их разгоряченные воображения, и они продолжали наблюдать за болидом — их собственным болидом — со страстью, граничившей с безумием. Стоило появиться метеору, как они уже оказывались на своем посту и замирали, припадая глазом к объективу трубы или телескопа даже и тогда, когда метеор поднимался всего лишь на несколько градусов над горизонтом.
Погода оставалась великолепной и, к сожалению, благоприятствовала их страсти: им удавалось теперь лицезреть метеор раз по двенадцать в сутки. Суждено ли ему свалиться на землю, или нет, но необыкновенные свойства этого метеора делали его единственным в своем роде и предвещали ему вечную» славу. Это сознание еще усиливало болезненное желание соперников, чтобы честь открытия болида была признана не за обоими, а за одним из них.
Тщетно было в таких условиях надеяться на примирение соперников. Даже напротив: непреодолимая стена ненависти с каждым днем вырастала все выше. И миссис Гьюдельсон и Фрэнсис Гордон слишком хорошо это понимали. Фрэнсис Гордон уже не сомневался в том, что дядя будет всеми силами противиться его браку, а миссис Гьюдельсон уже перестала надеяться на покорность мужа, когда наступит долгожданный день. Нечего было обманывать, себя. К отчаянию жениха и невесты, к возмущению мисс Лу и Митс, свадьба, если ей вообще суждено было состояться, отодвигалась на весьма неопределенный, возможно очень отдаленный срок.
Но судьба решила еще больше усложнить положение, и без того достаточно серьезное.
Вечером 11 мая мистер Форсайт, который, по обыкновению, глядел в телескоп, внезапно глухо вскрикнув, отскочил, затем набросал что-то на бумаге и снова вернулся на свое место. Затем он опять отбежал, и такое странное поведение продолжалось до тех пор, пока болид не скрылся за горизонтом.
Мистер Форсайт побледнел как полотно, и дыхание его стало таким прерывистым, что Омикрон, думая, что господин его заболел, бросился к нему на помощь. Но Форсайт, жестом отстранив его, шатаясь, как пьяный, скрылся у себя в кабинете и заперся на ключ.
С тех пор мистер Форсайт больше не показывался. В течение тридцати с лишним часов он пробыл без еды и питья. Один только раз Фрэнсис добился, чтобы дверь отперли. Но она открылась настолько скупо, что Фрэнсису с трудом удалось в щелку разглядеть своего дядю. Мистер Форсайт казался совершенно разбитым и ужасно расстроенным. Взгляд его выражал безумие, и Фрэнсис, растерявшись, остановился у порога.
— Что тебе нужно от меня? — спросил мистер Форсайт.
— Но, дядюшка, — воскликнул Фрэнсис, — вот уже целые сутки как вы сидите взаперти. Позвольте мне по крайней мере хоть принести вам поесть.
— Ничего мне не нужно, кроме тишины и покоя, — ответил Форсайт, — и прошу тебя оказать мне величайшую услугу — не нарушать моего одиночества.
Эти слова, произнесенные с непоколебимой твердостью и в то же время звучавшие непривычно ласково, произвели на Фрэнсиса настолько сильное впечатление, что он не решился настаивать. Да вряд ли это было бы возможно, так как дверь при последнем слове астронома захлопнулась. Племяннику оставалось только ретироваться, так ничего и не добившись.
Утром 13 мая, за два дня до предполагаемой свадьбы, Фрэнсис, сидя у миссис Гьюдельсон, чуть ли не в двадцатый раз описывал эту сцену, создававшую новый повод для беспокойства.
— Ничего не понимаю, — произнесла, вздохнув, миссис Гьюдельсон. — Можно подумать, что и мистер Форсайт и мой муж сошли с ума.
— Как? — воскликнул Фрэнсис. — Ваш муж? Разве с доктором тоже что-нибудь неладно?
— Да, — вынуждена была признаться миссис Гьюдельсон. — Оба они ведут себя так, будто сговорились. У моего мужа это началось немного позже — вот и все. У себя в кабинете он заперся только со вчерашнего дня. С тех пор он больше не показывался, и вы можете себе представить, как мы тревожимся.
— Просто голову можно потерять! — воскликнул Фрэнсис.
— То, что вы рассказали мне о мистере Форсайте, — продолжала миссис Гьюдельсон, — заставляет меня предположить, что они снова одновременно сделали какое-нибудь открытие, относящееся к их проклятому болиду. Принимая во внимание их настроение, это не сулит ничего доброго.
— Ах, если бы я имела право распоряжаться… — вмешалась Лу.
— Что бы вы сделали, дорогая сестричка? — спросил Фрэнсис Гордон.
— Что бы я сделала? Очень просто. Я бы отправила этот подлый золотой шар куда-нибудь подальше… так далеко, чтоб его не было видно даже в самую лучшую трубу.
Возможно, что исчезновение болида и в самом деле вернуло бы покой мистеру Форсайту и доктору Гьюдельсону. Кто знает — если бы метеор навсегда скрылся из глаз, быть может угасла бы их нелепая вражда.
Но вряд ли можно было рассчитывать на такую случайность. Болид будет здесь и в день свадьбы, и после него, и всегда, раз он с ненарушимой правильностью движется по своей неизменной орбите.
— В конце концов, — произнес Фрэнсис, — скоро все выяснится. Не позже чем через два дня им обоим придется принять окончательное решение, и тогда мы будем знать, что нас ожидает.
Когда Фрэнсис вернулся на Элизабет-стрит, ему показалось, что последние события как будто бы не грозят тяжелыми последствиями. Мистер Форсайт, как узнал Фрэнсис, покинул свой кабинет и молча поглотил обильный завтрак. Сейчас, измученный, но сытый до отвала, он спал мертвым сном, в то время как Омикрон выполнял в городе какое-то его поручение.
— Ты видела дядю, перед тем как он уснул? — спросил Фрэнсис у верной Митс.
— Видела, как тебя вижу, сынок, — ответила старуха. — Ведь я подавала ему завтрак.
— Он был голоден?
— Как волк! Проглотил все, что было приготовлено к завтраку: сбитую яишенку, холодный ростбиф, картофель, пудинг с фруктовым соусом. Ни крошечки не оставил.
— А как он выглядел?
— Не так уж плохо. Только бледный он стал, как
— Он ничего не велел передать мне?
— Ни тебе, ни кому другому. Он ел
— В «Уостон стандарт»! — воскликнул Фрэнсис. — Бьюсь об заклад, что послал туда сообщение о результатах своей работы. Снова начнется газетная полемика. Только этого еще не хватало!.
На следующее утро, взяв в руки «Уостон стандарт», Фрэнсис с горечью ознакомился с этим сообщением Дина Форсайта. Ясно было, что появился новый повод для соперничества, грозившего разбить счастье
