Счастливый Джон Уоткинс, теперь самый богатый фермер во всем Грикаланде, рассудил, что после того, как он дал обед в честь рождения «Южной Звезды», он теперь должен дать такой же обед в честь ее воскресения. Но вперед можно было сказать, что на этом банкете будут приняты все меры предосторожности, чтобы «Южная Звезда» снова не пропала, Дада не был приглашен на этот праздник.
На другой день с утра были сделаны все приготовления к торжеству, и длинные столы, растянутые по залу, гнулись под тяжестью разнообразных яств. В шесть часов собрались все гости; Сиприен по просьбе Алисы был тоже в числе гостей, но и он, и молодая девушка были печальны: миллионер Уоткинс уже не думал о том, чтобы отдать свою дочь за ничтожного инженера, «который даже не сумел сделать алмаз».
Да, вот как заговорил теперь старый эгоист, когда речь у него заходила с кем-нибудь о молодом инженере! Остальные гости были очень веселы, а хозяин сиял не менее своего бриллианта, который теперь поставил перед собой на столе. «Южная Звезда» лежала на голубой бархатной подушке в стеклянной коробке с металлическими полосками. Уже было выпито шесть тостов в честь нее; пили и за ее здоровье, за ее несравненную прозрачность, и за ее беспримерный блеск. Жара была нестерпимая. Мисс Уоткинс не принимала участия в общем ликовании; она время от времени взглядывала на Сиприена, и крупные слезы застилали ей глаза. Три громких удара в дверь мгновенно прекратили шумный говор гостей и звон стаканов.
— Войдите! — крикнул мистер Уоткинс своим грубым голосом.
Дверь отворилась, и на пороге показалась длинная худая фигура Якоба Вандергарта.
Все гости переглянулись, очень удивленные этим внезапным появлением. Всем в этом краю было хорошо известно, что Уоткинс и Вандергарт питают друг к другу неприязненные чувства. Все ждали чего-то важного. В зале воцарилась глубокая тишина. Все взгляды обратились на старого гранильщика. Тот стоял, скрестив руки на груди, не снимая шляпы с головы. Старик был одет во все черное и своим видом походил на призрак мести.
Мистер Уоткинс почувствовал неопределенный страх. Он побледнел и, стараясь преодолеть овладевшую им робость, заговорил развязно:
— Давненько, сосед Вандергарт, я не имел удовольствия видеть вас у себя! Какой добрый ветер занес вас сюда сегодня?
— Ветер правосудия, сосед Уоткинс! — холодно ответил старик. — Я пришел сказать вам, что после семилетнего затмения правосудие засияло наконец надо мной. Я вступаю во владение своей собственностью, и отныне россыпь, носившая и прежде мое имя, снова становится моей, Джон Уоткинс! Вы отняли у меня то, что принадлежало мне по праву, теперь вы обязаны возвратить мне присвоенное.
Джон Уоткинс не растерялся. Откинувшись на спинку кресла, он начал хохотать, стараясь смехом скрыть от посторонних глаз испуг, который леденил ему кровь.
— Старик сошел с ума окончательно! — сказал он присутствующим. — Я всегда был того мнения, что у него надтреснут череп. Вероятно, трещина эта расширилась за последнее время.
Все присутствующие разразились смехом при этой грубой шутке хозяина. Но Якоб Вандергарт не обратил внимания на веселость гостей Уоткинса.
— Подождите смеяться, — сказал он, вынимая из кармана бумагу. — Вот удостоверение кадастрового комитета, подписанное губернатором, в том, что планы Грикаландских россыпей составлены неправильно, а потому россыпь, отведенная вам, отныне, согласно новым планам, должна принадлежать мне и вы пользовались ею все это время в ущерб мне.
Джон Уоткинс хотя и не понял того, что говорил Якоб Вандергарт, но ему все же было достаточно ясно, что речь шла об отчуждении у него тех владений, которые он до сих пор считал своей неотъемлемой собственностью; он счел за лучшее притвориться, что принимает все это за шутку, но это ему не удавалось; тут глаза его упали случайно на «Южную Звезду», и она сразу возвратила ему самоуверенность, которую он уже начинал терять.
— Ну что ж, — сказал он. — Если даже, вопреки справедливости, я и буду поставлен в необходимость расстаться с россыпью, которая присуждена мне по закону и которой я пользуюсь уже семь лет, я не стану горевать. У меня есть нечто, что может утешить меня, — вещь, которую я могу захватить с собой, положив ее в карман жилета.
— Вы ошибаетесь, — возразил Якоб Вандергарт. — «Южная Звезда» найдена на россыпи, принадлежавшей мне, и потому отныне и она моя собственность. Все, здесь находящееся: дом, мебель, все эти кушанья, — все это мое и приобретено вами путем обмана. Не беспокойтесь, я принял теперь все меры предосторожности.
С этими словами Якоб Вандергарт хлопнул в ладоши, и в дверях тотчас же показались констебли в черных мундирах, а за ними чиновник шерифа.
— Именем закона, — сказал чиновник шерифа, положив руку на стол, — я накладываю запрещение на все вещи, находящиеся в этом доме.
Все присутствующие встали, за исключением Джона Уоткинса. Фермер был как громом поражен случившимся и, откинувшись в кресле, сидел неподвижно, как изваяние.
Алиса бросилась отцу на шею и старалась успокоить его нежной лаской, Якоб Вандергарт пристально смотрел на фермера, и взгляд его выражал скорее сострадание, чем ненависть. «Южная Звезда» по- прежнему сияла безмятежно на столе среди всего этого погрома.
— Разорен… разорен!.. — бормотал Уоткинс трясущимися губами.
В эту минуту Сиприен встал и сказал торжественно:
— Мистер Уоткинс, так как вашему благоденствию угрожает непоправимая катастрофа, то позвольте мне видеть в этом событии возможность сблизиться с вашей уважаемой дочерью!.. Я имею честь просить у вас руки мисс Алисы Уоткинс!
Глава двадцатая
ИСЧЕЗНУВШАЯ «ЗВЕЗДА»
Предложение молодого инженера произвело на присутствующих впечатление перемены декорации. Как ни были малочувствительны эти полудикие люди, бескорыстие Сиприена не могло не тронуть их, и они стали громко аплодировать ему. Алиса, стоя возле отца с потупленными глазами, с сильно бьющимся сердцем, одна только из всего собрания не была удивлена предложением молодого инженера. Несчастный фермер, еще не оправившийся от постигшего его тяжелого удара, теперь поднял голову. Зная хорошо Сиприена, он понимал, что, отдавая за него свою дочь, он обеспечит ее будущность и счастье; но тем не менее он не подал даже виду, что не имеет более препятствий к этому браку.
Сиприен, теперь сконфуженный публичным шагом, в который вовлекла его горячая любовь к Алисе, почувствовал его неуместность и упрекал себя за то, что не мог сдержаться.
В эту минуту общего смятения Якоб Вандергарт, подойдя к фермеру, заговорил вновь.
— Джон Уоткинс, — сказал он ему, — я не хочу злоупотреблять одержанной мной победой, и я не из тех людей, которые топчут сраженного врага! Если я добивался своих прав, то делал это только потому, что каждый человек должен желать, чтобы его права были признаны всеми. Но я по опыту знаю, что право иногда граничит с несправедливостью, и я не хочу, чтобы невиновные страдали из-за меня за чужие проступки. Я одинок, и конец мой близок. На что мне такое богатство, если мне не с кем будет его разделить? Джон Уоткинс, если вы согласитесь соединить этих детей браком, я буду просить их принять от меня в подарок «Южную Звезду», которая мне ни на что не нужна. Я, кроме того, обязуюсь сделать их наследниками всего моего состояния и таким образом исправить по возможности то невольное зло, которое я причинил вашей очаровательной дочери.
При этих словах Якоба Вандергарта слушатели пришли в движение, которое во время заседаний парламента носит название «выражение живого интереса и сочувствия». Все взгляды устремились на Джона Уоткинса. Глаза фермера мгновенно наполнились слезами.
