соскоблил черный налет тысячелетий, рядом с дыркой, просверленной когда-то Лешей, через лупу отчетливо видны были вдавленные в древней глине буквы — РПК.
Дрожащими руками Леша вернул на место исторический сосуд и подставил под лупу глиняную тарелочку.
Да, капитан не шутил. Леша увидел те же самые буквы того же самого вида, таким же образом выдавленные в глине: РПК. А тарелке не больше двух лет. Что же получается?..
Леша забыл про друзей, про начальника милиции. Не выпуская увеличительного стекла, он остановившимся взглядом смотрел на блестящее донышко тарелки.
Вальке надоело сидеть без дела. Нажав на Пятитонку, перегнувшись через его спину, он протянул к Леше руку:
— Дай! Хватит одному смотреть.
Леша не ответил, а Пятитонка, покорно подставив плечи, выдерживал тяжесть друга.
Капитану стало жаль толстяка.
— По очереди, ребята, по очереди, — сказал он и обратился к Леше: — Передай лупу соседу.
Взглянув пустыми глазами на капитана, Леша машинально положил на стол тарелку и увеличительное стекло. Мысли, загнанные в тупик, искали выхода.
Пятитонка, благодарно мотнув головой в сторону хозяина кабинета и одновременно наддав плечом, освободился от Вальки. После этого он робко взял лупу, опрокинул вверх дном глиняный сосуд, посмотрел через стекло на Лешей просверленную дыру, на зачищенное капитаном место.
Посмотрел, увидел буквы и вслух выразил то, над чем так мучительно раздумывал Леша:
— Выходит, доисторические люди писать умели, да?
— Академиками были! — зло ответил очнувшийся от мыслей Леша. Он сам не понимал, на что злится.
Теперь нетерпеливо впился взглядом в сосуд Валька.
Он воспринял увиденное не так, как приятели. Леша, разглядывая три злосчастные буквы, испытывал сомнения, Пятитонка был потрясен, а Вальке все стало ясно сразу.
— Липа! — выпалил он.
Да, вот так бывает. Час назад человек считал сосуд, найденный в пещере, величайшей исторической ценностью, готов был голову за него сложить, а сейчас назвал обидным словом. Ведь «липа» — значит подделка, фальшь, ненастоящее.
Алексей Иванович понимал: в умах ребят разброд, они в чем-то запутались, им нужно помочь разобраться. И момент для этого подходящий, вряд ли сейчас они будут отмалчиваться.
И верно. Стоило капитану спросить, почему, мол, в такое смущение привела их фабричная марка на кувшине, как Леша горячо сказал:
— Да не может быть на кувшине никаких букв… — Запнулся и поправился: — Не должно быть.
— Почему же?
— Потому, что он доисторический… — Голос упал почти до шепота: — Мы хотели провести опыт… с кукурузой. В нем доисторическая кукуруза была… Понимаете, доисторическая — и вдруг взошла, дала семена… Мировое открытие, куда там — Батикава!
— Мы думали, ученые увидят, с ума сойдут! — убежденно вставил Валька.
Замечание Вальки об опасности, грозящей ученым, капитан пропустил мимо ушей, а на упоминание Леши о Батикаве обратил внимание.
— Батикава? — переспросил он. — Второй раз слышу. Что такое Батикава?
— Пещера, — пояснил Леша. — В Мексике. В ней археологи раскопали кукурузу, которой четыре тысячи лет.
— А ваша еще древнее?
— Ну да. Наша — доисторическая, со времен мамонтов.
— Со времен мамонтов? Ведь это же придумать надо!.. — Капитан расхохотался. Смеялся так, что выступили слезы на глазах. Он очень хорошо умел смеяться, этот начальник милиции.
Отсмеявшись, сказал, что картина ясна: мальчики попались на удочку. Их ловко разыграли. Но сердиться на это не следует. Выдумщику надо даже спасибо сказать: на целое лето придумал для ребят полезное дело.
— Как же, есть за что спасибо сказать… — мрачно пробурчал Леша.
Он думал о Косте. Его коварная роль в этой истории не вызывала никаких сомнений. Косте нужна была тишина, чтобы работать над дипломом, и он разыграл все, как по нотам: нашел пещеру, раздобыл непонятной формы кувшин, заполнил кукурузным зерном, закопал в золе, нарисовал дурацкого мамонта, в общем, обкрутил Лешу вокруг пальца, как маленького.
«Ну, погоди, дорогой дипломник, — мысленно обращался распаленный негодованием младший брат к старшему, — будет тебе спокойная жизнь, ох будет…»
Алексей Павлович встал, шутливо подвернул вихор на Лешиной макушке и сказал, что рад был встретиться с мальчиками и рад будет видеть их еще.
— Вы приходите ко мне, ребята, — сказал он. — Домой приходите. Покажу вам морские раковины. Их мне привозит брат, он моряк, всюду плавает. И, знаете, — капитан для большего впечатления прищурил глаз, — одна есть из Мексики. Большая, с детскую голову, здорово шумит. Приложишь ухо — будто океанский прибой.
— Из Мексики? — Леша загорелся. — Значит, он был в Мексике?
— Брат? Был. В прошлом году.
— А в Батикаве?
— Насчет Батикавы не скажу, обманывать не буду, думаю, что нет. Моряки ведь только в порты попадают…
Трое идут по улице. На душе у каждого смутно, пусто, неясно. Неизвестно, о чем говорить, неизвестно, что делать… Не будь этого посещения милиции, этого разговора с Алексеем Павловичем, все шло бы как шло. Возились бы сейчас на полянке, рыхлили бы землю. Рыхлить нужно обязательно. После недавней поливки образовалась такая корка, что, если ее не убрать, нарушится кислородный обмен в почве. А это непорядок. Без кислорода растениям нельзя.
Но теперь, когда точно выяснилось, что доисторическая кукуруза вовсе не доисторическая, какой, спрашивается, смысл беспокоиться о правильном кислородном обмене, о том, чтобы не было корки на почве, и вообще возиться на участке с утра до ночи? Обыкновенная кукуруза и так дозреет, ничего с нею, обыкновенной, не сделается.
О том, что нет никакого смысла ходить на участок и рыхлить землю, первым, не стесняясь в выражениях, высказался Валька. Хватит, сказал он, ишачить, дураков нет.
Пятитонка молчал, но по тому, как виновато поглядывал он на Лешу, было видно, что он тоже так считает.
Оба были уверены: Леша начнет сейчас спорить, станет их в чем-то убеждать, будет что-то доказывать.
А Леша не спорил. Он и сам-то, в общем, думал, как Валька, ему только неприятно было слушать его грубости. При чем здесь «ишачить»? Почему — дураки?
Но вдаваться в объяснения Леша не стал. Просто пожал плечами и свернул на свою улицу, хотя мог еще пройти с ребятами до следующего угла.
Валька и Пятитонка смотрели на удаляющуюся спину приятеля. Им было почему-то жаль Лешу.
Ночью Леша проснулся и стал думать о кукурузе. Печальные это были мысли. Нет больше доисторической находки, нет великого открытия, нет научного опыта, ничего нет, все лопнуло, как мыльный пузырь.
Впрочем, как сказать… Кукуруза ведь не мыльный пузырь. Она выросла. Пусть обыкновенные, пусть не доисторические, но стебли шумят сейчас под ветром на полянке. Леша знает на них каждый листик, каждую метелочку…
