отправляемому в Польшу, был дан такой наказ: «…проведать ему того, которым обычаем то слово в Литве и Польше в людях носится, что хотят взять на великое княжество и на Польшу царевича Ивана и почему то слово в люди пущено, обманкою ли, или в правду того хотят и все ли люди того хотят, и почему то слово делом не объявится, а в людях носится»[17]. В 1570 году польско- литовские послы, приехавшие в Москву для заключения перемирия, заявили царю, что так как у их короля нет детей, то «ради Короны Польской и Великого Княжества Литовского желают избрать себе государя от славянского рода и склоняются к тебе, великому государю и твоему потомству». Иоанн отнесся к этому заявлению недоверчиво, что и вполне понятно, так как он мог думать, что это заявление ни более ни менее, как только дипломатическая уловка, сделанная с той целью, чтобы склонить его к большой уступчивости, чем в действительности она и была[18]. Тем не менее Иоанн сильно заинтересовался этим заявлением, как и вообще известиями, приходившими из Речи Посполитой, о том, что там хотят иметь государем его или его сына.
Отправляя в 1571 году для ратификации перемирного договора послов, князей Канбарова и Мещерского, в Польшу, Иоанн не только приказывал им разведать, каково настроение страны по вопросу об избрании преемника Сигизмунду-Августу, но вместе с тем и очистить или оправдать его, Иоанна, в глазах польско-литовского общества, которое могло относиться к нему враждебно за казни, им совершенные[19]. Послы присылали царю «приятные донесения». Между прочим, они писали следующее: «Говоря в Варшаве: нехай не вдолзе Польша и Литва с Москвою посполе будет, король стар и хвор и бездетен, а опричь московского иного государя не искати»[20] . Московское посольство имело тайное поручение устроить брак Иоаннова сына с сестрою короля Софиею[21]. Когда в 1572 году разнеслось известие, что король впал в тяжкую болезнь, Иоанн послал в Польшу гонца Василия Малыгина разузнать, достоверно ли это известие; гонец вскоре донес, что Сигизмунд-Август скончался (7-го июля 1572 года) [22].
Наступившее безкоролевье вызвало большую тревогу в польском и литовском обществе относительно дальнейших судеб Речи Посполитой и безопасности ее от внешних врагов. Положение было действительно критическое. В Литве и Пруссии господствовало столь сильное недовольство условиями люблинской унии, что эти страны, казалось, готовы были расторгнуть узы, соединившие их с Польшею. Внутри происходила ожесточенная социальная и религиозная борьба, борьба между шляхтою и аристократа ею, между католиками и протестантами. К тому же со смертью короля не стало руководителя государственной обороны. Речь Посполитая распадется, казалось, на свои составные части, которые сделаются добычею ее врагов. Но шляхетское общество подумало о средствах спасения той федерации, которую оно само создало, причем проявило замечательную энергию. В различных частях Речи Посполитой были составлены конфедерации с целью самозащиты от внутренних и внешних врагов.
Литве угрожала наибольшая опасность со стороны Иоанна Грозного. Ввиду этого руководители ее поспешили войти в дипломатические сношения с московским царем, чтобы отвратить эту опасность от своей страны. Съезд литовских вельмож, в котором принимал участие и польский подканцлер Франциск Красинский, краковский епископ, как представитель Польши, отправил к Иоанну от имени Речи Посполитой гонца Федора Зенковича Воропая, чтобы известить царя о кончине короля и просить о сохранении существующего перемирия. Чтобы удержать Иоанна от враждебных действий против Литвы, съезд решил прибегнуть к следующей стратегеме. Гонцу было наказано заявить царю, что выбор его на престол Речи Посполитой возможен, и что, если это случится, тогда все спорные вопросы, из-за которых между государствами происходит столь ожесточенная война, сами собою и мирно разрешатся.
Иоанн рассчитывал на такое предложение; тем не менее он счел необходимым подействовать на Речь Посполитую угрозами. Зная по слухам о смерти Сигизмунда-Августа, он притворился, что событие это еще ему неизвестно, и отправил к королю гонца с письмами. Такой образ действий Иоанна встревожил литовских вельмож, ибо возбудил в них подозрение, что царь затевает что-то недоброе [23].
Действительно, письма Иоанна наполнены были угрозами. Он заявлял, что если Речь Посполитая не пришлет к нему в октябре месяце для заключения мира великих послов, на проезд которым в свое государство он присылал с гонцом опасную грамоту, в таком случае он сочтет такое пренебрежительное отношение к себе за обстоятельство, указывающее, что Речь Посполитая не желает соблюдать с ним мир, а потому займет Ливонию. В этих угрозах Иоанна литовские сенаторы увидели еще большую опасность для Речи Посполитой. Им показалось, что находится в опасности не только Ливония, но и Литва, так как царь готов при всяком удобном случае броситься на все, чем только можно легко завладеть.
Надо было предупредить опасность сколь возможно скорее. Гонца выслушали на сеймике в Рудниках и поспешили уверить царя, что великое посольство прибудет к нему согласно его желанию. Гонец тотчас же поехал назад в Москву. Между тем прибыл сюда Федор Зенкович Воропай; он разъехался в дороге с московским гонцом, когда последний направлялся еще в Литву[24]. Иоанн принял Воропая весьма ласково[25]. Стратегема польских и литовских вельмож увенчалась полным успехом. Иоанн поверил искренности заявления, сделанного ему гонцом от имени литовско-польского сената, и счел возможным избрание свое на польский престол. «Скажи польским и литовским панам, — говорил царь гонцу, — чтобы они, переговоривши и посоветовавшись меж собой, присылали ко мне поскорее послов. И если будет то Богу угодно, чтоб я сделался их государем, тогда я обещаюсь перед Богом прежде всего, и им также обещаю сохранить их права и свободы, и если будет нужно, то еще и больше приумножу и от чистого сердца пожалую». Царю нравилась мысль об избрании его в короли главным образом потому, что тогда осуществилось бы его заветное стремление к Балтийскому морю: тогда Ливония, Москва, Новгород и Псков составили бы одно владение. В таком виде представлялось уму Иоанна осуществление делаемого ему предложения. Приобретение Ливонии считал он столь важным для себя, что готов был в том случае, если бы он не был избран королем Речи Посполитой, уступить ей за Ливонию Полоцк с пригородами и далее часть своих собственных московских владений. Перспектива соединить под своею властью столь обширные государства, как московское и литовско-польское, прельщала Иоанна несомненно[26]. Понимая, что слава тирана, которую он приобрел за свои казни всюду, куда доносилось его имя, может повредить успеху дела, он наказывал тем же послам, о которых мы выше говорили, заявлять, что казни — достойное наказание изменников. Точно таким же образом царь оправдывался и перед Воропаем. «Если кто наказан, — говорил он гонцу, — то наказан сообразно своей вине. Скажи, разве у вас измены не наказывают, разве изменникам прощают? Я знаю, что наказывают» — ив доказательство этого привел один случай смертной казни, совершенной в Вильне над неким Викторином, которого обвинили в намерении убить короля по наущению самого Иоанна[27].
Иоанн поверил заявлениям Воропая, а между тем они были неискренни. Литовские вельможи о возведении Иоанна на престол Речи Посполитой и слышать не хотели. Николай-Христофор Радзивилл тотчас после смерти Сигизмунда Августа писал (15-го июля) следующее своему дяде виленскому воеводе: «Боже сохрани, чтобы нами командовал московский колпак и потому, ради Бога, советую вам вовремя принять меры против московского посла». Столь же враждебно к кандидатуре Иоанна относился и главный руководитель тогдашней Литвы Ходкевич[28]. Кандидатура царя была более всего популярна среди польской и литовской шляхты; сочувствовало этой кандидатуре и православное население литовского княжества нешляхетского происхождения, но сочувствие это было, конечно, чисто платоническое, потому что нешляхта была лишена активного участия в государственных делах[29].
О московской кандидатуре думало также и духовенство, имевшее, конечно, прежде всего в виду интересы церкви, распространение католичества. Но Ходкевич высказывался против этой кандидатуры самым решительным образом, так что мысль об ней была оставлена духовенством[30].
Несмотря на это, литовские вельможи продолжали обманывать Иоанна заявлениями о своем желании подчинить Речь Посполитую власти московских государей. Они отправили к нему нового гонца Степана
