Год рождения 1921

за нос рукавицей.

Зимой нам сильно не хватало витаминов. Куриной слепотой у меня болело примерно шестьдесят процентов. Болели и цингой.

Однажды Кулешов привез нам луку – угостить. Мы грызли луковицы, как яблоки. Кулешов сказал:

– Горько мне на вас смотреть, ребята.

На Волхове я познакомился с академиком Вотчалом, главным терапевтом фронта. Он поднял шум по поводу авитаминоза на фронте. Его прихватил особый отдел – и в Москву. Судили, дали десять лет, попал в лагерь. Но в это время в Москву прибыла делегация каких-то английских медиков, которые захотели увидеть члена Королевского общества мистера Вотчала. Того извлекли, одели, нацепили погоны. Показали, а потом вернули на фронт. Здесь он наладил изготовление хвойного отвара, витаминных сиропов, и авитаминозы отступили.

Особенно скверно было весной, в распутицу. В любых сапогах ноги к вечеру мокрые. У меня даже коленки начали болеть. Приехал под Курск – все прошло.

Весной и наши, и немцы вылезали на бугорки-пригорки и отсиживались посреди воды. Друг в друга не стреляли. Смотришь – рукой подать: сидят, портянки сушат. Только над головой снаряды пролетают, а ружейного и пулеметного огня – ни-ни.

Это был самый тяжелый, кровавый фронт.

17

Весной сорок третьего года я получил новое назначение – командиром дивизиона в Уральский добровольческий танковый корпус. Это было очень почетно.

Когда я в июне приехал в Москву, дивизион был еще в Свердловске. Начальник отдела кадров сказал мне:

– Хочешь – жди в Москве, хочешь – езжай в Свердловск.

Я, конечно, выбрал Москву: тут жила мать.

В Москве на переформировании я пошел к матери. Она спросила: «Хочешь выпить?» Поставила бутылку, маринованные грибочки, которые дожидались меня с отцом. Чуть пригубила сама, попросила: «Дай закурить». Дважды затянулась: «Нет, не то», – и отложила папиросу. Она бросила курить в 38 году. Мы втроем тогда были в Одессе. Поднимаемся по лестнице. Отец говорит ей: «Наташа, брось курить. Ну, на что ты похожа». Он в первый раз говорил ей об этом. Мать затянулась еще раз и бросила окурок в урну: «Все, больше не курю». Мы с отцом ей тогда не поверили.

Нашими гвардейскими частями командовал генерал-лейтенант П.А. Дегтярев. Генерал был маленького роста, его у нас звали Петр великий. Он увидел в списках двух Косовых: Сергея Ильича и Игоря Сергеевича. Отец служил в 5-й дивизии реактивной артиллерии зам. командира 23-й бригады по тылу. Дегтярев вызвал меня:

– Хочешь служить вместе с отцом? – и направил меня в ту же дивизию и ту же бригаду, под Курск. Командиром отцовой 23-й бригады был Корытько Николай Николаевич. Потом меня перевели в 16-ю бригаду. Ей командовал Петр Иванович Вальченко. В этой бригаде я и кончил войну.

18

Перебирая листы разговоров Игоря Сергеевича, выкраивая и сшивая из потока его воспоминаний текст, пригодный для стороннего чтения, я, похоже, стал разбираться в методах оперативного применения гвардейских минометных соединений.

В сентябре 41-го года Игорь Сергеевич воюет в крайней точке немецкого продвижения – на Валдае.

В отчаянном октябре он оказался под Калинином – под северной челюстью так и не сомкнувшегося окружения Москвы. Немцы завязли в боях под Каликиным, Марьиным, Ямком и остановились здесь.

В 42– м и 43-м годах его место было в самом центре германо-советской дуги. В 42-м – под Орлом, на устоявшем краю, южнее которого фронт переломился и откатывался до Сталинграда. В 43-м он – в упоре, до которого сжималась пружина нашего отступления на Волхове, а сразу после этого – на Курской дуге, под Понырями.

Надо полагать, немцы не смогли продвинуться во всех этих местах еще и потому, что им здесь противостояли гвардейские минометные части. Потому, что здесь производил свои громокипящие залпы Игорь Сергеевич Косов.

На этот раз речь пойдет о войне Игоря Сергеевича в орловско-курских, коренных, центрально-черноземных краях России.

Дальше будет говорить он сам.

Приехал я под Курск, принял дивизион. Он был полностью укомплектован из тихоокеанских моряков: их посылали в гвардейские минометные части. Рядовые и офицеры были прекрасные. Они уже воевали. Все было привычно. Я как-то с первого дня вошел в ритм дивизионной жизни.

Я приехал перед самым немецким наступлением 5 июля, операцией «Цитадель», как они ее назвали. У нас заканчивалась подготовка к обороне. Дивизион разместился по балкам, километрах в пяти от передовой. Рыли аппарели для машин, маскировали сверху сетями, натягивая их на шестах. Машина выйдет из укрытия – колею надо забросать.

Нас подтянули к 15-й Сивашской дивизии. Ей командовал полковник Джанжгава. Она в двадцатом году форсировала Сиваш. Хорошая дивизия. У нас было очень много артиллерии. По шесть-восемь артполков на дивизию: легкогаубичные, тяжелогаубичные… Когда шлепает снаряд в сто килограммов от 230- миллиметровой гаубицы – это я вам скажу! Да еще по три минометных полка на дивизию. Восемнадцать минометов на дивизион по шесть стволов в батарее! В полосе нашей 13-й армии на шестьдесят километров артиллерии было напихано невероятно!

В ночь на 5 июля мы провели контрартподготовку. Я стрелял по местам, где немцам было удобно сосредотачиваться. Стрелял по площадям. Даешь команду: «Шкалой 1», и шагаешь залпами через 50 метров в одну сторону, потом обратно. Толку не очень много. Однако немцы отложили наступление на три часа. Обычно они начинали в три, а тут начали в шесть – совсем другое дело.

Началось Орловско-Курское сражение.