После стука в дверь вошла Лариса, она сказала, что звонили из приемной какого-то доктора со странной фамилией и просили напомнить, что в шесть часов, то есть через час мне нужно идти на прием.
После ухода Ларисы я достал свои заветные картинки и в сто пятидесятый раз стал их рассматривать. Мне было совсем фигово, а перед визитом к врачу не мешало бы поднять настроение. Пускай враги нас выгнали с насиженного места, может нам это даже на руку, но мы не дадим всяким обезьянам растоптать нашу сокровенную мечту. Да пошел он, этот Нгуен. Что он понимает?!
Да здравствуют бамбуковые леса и банановые рощи! Да здравствуют дни, полные безделья, следы на песке и рифы в голубых лагунах!
Кабинет доктора Сенчилло находился в здании городской больницы скорой помощи, только не через главный вход и не через приемный покой, а имел отдельную бронированную дверь с торца и неоновую вывеску.
Минут пятнадцать я просидел в приемной, рассматривая пейзажи на стенах и, между прочим, фотографии коралловых островов и атоллов. Девушка за стойкой что-то увлеченно печатала на компьютере. Потом меня пригласили, и я вошел в розовый кабинет.
Жизненный опыт научил меня, что спорить о вкусе пива и о женской красоте одинаково бесполезно и глупо. Возможно, кому-то доктор Сенчилло и не понравится, но мне она приглянулась с первого взгляда. Приятная женщина, с пухлыми губами и насмешливыми глазами, моего возраста. Она сидела за высоким длинным столом, на котором не было ничего, кроме папки с бумагами, чистого листа, ручки и настольной лампы.
Я поздоровался.
– Здравствуйте, – сказала она и, указав на стул по левую руку от себя, велела сесть. – Вы будете давать интервью под своим собственным именем, или мне как-то называть вас.
– Под своим собственным, – подумав, ответил я. – Мне бояться нечего.
– Тогда, Сергей Леонидович, я буду заполнять небольшую анкету, а вы пока нарисуйте дом, дерево и человека, – она достала из папки чистый лист писчей бумаги «Кондопога», плотностью 48 грамм на квадратный сантиметр, серого цвета и протянула мне. Потом выдвинула ящик стола и достала коробку с остро наточенными цветными чешскими карандашами «Кох-и-нор».
– Какой дом? – уточнил я.
– Любой.
Я начал рисовать, а она стала записывать мои анкетные данные.
Не долго думая, я нарисовал одноэтажный деревенский домик с одним окном, невысоким забором и длинной трубой, из которой валил черный густой дым. Немного подумав, я пририсовал рядом с домом воду, реку или, скорее – море, так что мое сооружение оказалось как бы на берегу. Землю я покрыл густой зеленой травой, а на небе изобразил тучи. Рядом с домом я решил пририсовать дерево. У меня получилась пальма, причем согнутая от ветра. Чтобы картинка казалась совсем правдоподобной, я нарисовал на пальме бананы, а одна связка даже падала, сорванная потоками воздуха. Рисуя ветер, я сломал грифель.
– Почему такой густой дым? – оказывается, она смотрела на то, как я рисую.
– Не знаю. Возможно, это пожар.
– А почему пальма?
– А вам не хочется к морю?
Она оставила мой вопрос без внимания.
– А разве бананы растут на пальмах? – доброжелательно спросила она. Даже насмешка в уголках ее глаз куда-то исчезла. Она была совершенно серьезной.
– Нет. Но мне так захотелось. В конце концов, моя фамилия – Тихонов, а не Шишкин.
– Хорошо.
Она забрала мое высокохудожественное произведение и еще раз внимательно его рассмотрела.
– Теперь нарисуйте человека.
– Какого?
– Любого. На ваше усмотрение.
Я взял коричневый карандаш и изобразил папуаса с копьем, прикрытого набедренной повязкой из листьев. Немного подумав, я пририсовал ему на грудь ожерелье из зубов акулы, и чтобы быть до конца последовательным, поместил рядом с ним очередную пальму, но на этот раз – финиковую.
– Почему вы выбрали негра?
– На самом деле, вначале я хотел нарисовать вьетнамца, но негры у меня просто лучше получаются.
Она даже не улыбнулась.
Мне изрядно мешала творить ее грудь, она отвлекала. Большая, спелая, под прозрачной блузкой, одетая в прозрачный лифчик. Я бы ее нарисовал. Мне на ум стали приходить какие-то эротические мысли. Это ли не признак надвигающегося внезапного исцеления?
Еще она попросила меня нарисовать свою семью. Я не удержался и запечатлел на бумаге сегодняшнюю утреннюю сцену. Жену с чемоданами и дочь, затыкающую уши.
Осмотрев мое творение, целительница, наконец, проявила ко мне какой-то интерес. В ее глазах мне почудилась жалость.
– Сейчас я дам вам вопросы, – минут через пять, встрепенувшись, сказала она, – они пронумерованы, но соблюдать последовательность не обязательно. Отвечайте в том порядке, в каком они лежат перед вами. Отвечайте быстро, не задумываясь, первое, что придет в голову. Не стесняйтесь, все ответы останутся между нами.
Она протянула пачку ксерокопий.
Самый верхний вопрос на первом листе под номером девяносто три гласил: «Какой вид оргазма вы испытываете? А. – Клиторальный? Б. – Вагинальный? В. – Оба?».
Ответить быстро и не задумываясь у меня не получилось. Вначале я подумал, что чего-то не понял, потом, когда понял, что понял все как надо, не понял, что мне нужно отвечать.
Я почесал репу и произнес:
– На этот вопрос я ответить не смогу.
– Почему? – осуждающе спросила она, встала и подошла ко мне со спины. Зад у нее был подстать грудям, даже сочнее.
Она взяла в руки листы лежащие передо мной и вернулась к столу. Лицо у нее сделалось пунцовым.
– Извините, я перепутала. Это опросник для девочек, – она так и сказала: «для девочек». И сразу, как бы испугавшись просторечного выражения, произнесла:
– Это одна из проективных методик, разработанная мною на основе апперцептивных тестов, под руководством моего научного руководителя, – она протянула мне новые листы. – У меня скоро защита.
Ну вот, теперь про меня напишут в диссертации.
Вопросы для мальчиков тоже оказались не совсем простыми.
Номер тридцать четыре, например: «Представляете ли вы во время секса с женой других женщин? А. – Нет. Б. – Всегда. В. – Иногда». Я уже забыл, каким он бывает этот секс с женой, поэтому подчеркнул букву А. Потом шли вопросы о работе, а на восемьдесят четвертом пункте опять сбивались на интим: « На какой половине кровати после секса вы предпочитаете спать? А. – На той, где осталось мокрое пятно? Б. – На сухой? В. – Мне все равно?». Из вредности я написал, что на мокрой. Очень много вопросов касались супружеских взаимоотношений. Большинство из них ставили меня в тупик, и я отвечал наугад.
Клетки в таблицах были очень мелкими, когда я подчеркивал варианты, было очень заметно, как у меня трясутся руки.
На всю эту дурость у меня ушло минут сорок. Врач все это время внимательнейшим образом изучала мои рисунки.
Наконец я закончил. Женщина взяла листы, подровняла стопку, положила рядом с собой и сказала:
– Хорошо.
Она посмотрела на меня, как уставшие люди смотрят на рыбок в аквариуме, сквозь, и немного за
