бассейне плавала стерлядь. В эти центровые рестораны Кома и в прежние времена не хаживала (разве что в «Арагви» лет сто назад, когда праздновали возвращение с гор), а по нынешним... Она с болезненным интересом оглядывалась, вдыхая изумительный запах плова, смешанный с восточными благовониями и дорогим парфюмом. Пахло большими деньгами – смешанным ароматом благополучия и тревоги. Сама Кома больше всего боялась за Лешку, два года безвыходно просидевшего в своей комнате, – однако Лешка, даром что смахивал на попа-расстригу или анархиста времен Гражданской войны, держался уверенно: они с Учителем еще в машине затеяли богословский диспут и продолжили его за столом, не отвлекаясь на раздражители. Словно не вылезает из ресторанов, с гордостью подумала о сыне Кома. Еще она вспомнила о водителе, оставленном в машине на бульваре – но Учитель объяснил, что Федя отужинал, пока они заседали в «Форуме». В общем, можно было расслабиться и даже выпить рюмочку водки с мужчинами за компанию.
Так близко с новой жизнью она еще не соприкасалась. Самое удивительное, что все эти дамы в шуршащих вечерних платьях с блестками, их разновозрастные спутники в малиновых пиджаках с расстегнутыми до пупа сорочками словно полжизни провели за здешними столиками – хотя еще лет десять назад никаких бассейнов со стерлядями, никаких полуголых девочек в чадрах тут не было, а сами постояльцы новообретенного рая стояли за кульманами, сидели за партами, рубили уголек и дежурили в народных дружинах, то есть занимались именно тем, чем должны были заниматься нормальные люди без вывихов в биографии. Никого из них здесь не было и не должно было быть – тем не менее, они объявились-образовались, расселись за столиками, как актеры на сцене, и укоренились, образовав новую форму жизни. Смутно Кома могла представить, чем занимаются все эти мужчины и женщины днем, в рабочее время, – но не хотелось представлять их ни днем, ни ночью; достаточно было одного взгляда на лица, с которых водка, время и деньги не до конца еще стерли прежнюю, понятную Коме жизнь, чтобы сообразить, что сидели за соседними столиками не маньяки, не вредители, не кровопийцы с паразитами, а самые обыкновенные граждане.
Лица были обыкновенные, а ощущение – странным... Словно попала в полосу отчуждения, на территорию другой жизни, проедающую и пропивающую ее кровное. Должно быть, никто из клиентов «Белого солнца пустыни» не мечтал о развале страны, никто заранее не готовился к пляске на костях стариков, не выталкивал за границу ученых, технарей на рынки, девчонок на панель, детишек в подвалы нюхать клей и так далее – вот и Учитель ужинал с ними и среди них – но с каждым глотком вина, с каждой горстью ароматного плова все они, включая Кому, причащались общему злу, упивались и объедались вопиющей несправедливостью, дышали ее концентрированным настоем и – пропитывались, пропитывались до мозга костей, до самых потаенных глубин души. Все, все были подверстаны под ход событий – даже Учитель, расслабленно ковырявший вилкой красную рыбу.
– Попробуй, Паша, горбушу – по-моему, она второй свежести...
– Помилуйте, Николай Егорович! – взмолился Пал Палыч, улыбаясь от уха до уха Коме и Алексею. – О вашей любви к ближнему будут слагать легенды...
Кома впервые увидела их не на публике – земных, расслабленных, притертых друг к другу – тихонечко встала, вышла из ресторана на крыльцо и всплакнула. Все-таки две или три рюмочки водки она пригубила. Лилово-розовая, гранитная, предвечерняя Москва взвизгивала тормозами, сигналила, мироточила кондиционерами, шелестела жухлой листвой. Федя в водительском кресле спал как убитый.
Она словно заглянула в будущее и не увидела там ни себя, ни Лешки, ни Пал Палыча, ни отца Николая – никого из близких людей. Будущее было не злым, не добрым, просто другим: чужим, нерукотворным, надутым холодным сторонним ветром.
Вернувшись, она застала конец долгого спора.
– Очень трудно, уважаемый Алексей Стоянович, говорить с теми православными, для которых все духовные свершения двадцатого века воплощены в Матрене Московской. Я не имею ничего против блаженной Матренушки, я почитаю ее, но еще больше почитаю Эйнштейна, Планка, Ландау, того же Королева, да-да... На мой взгляд, для постижения Господа, для нашего приближения к нему они сделали побольше Матренушки, – так говорил Учитель. – Хотите канонизировать ее? Пожалуйста. А я надеюсь дожить до времени, когда русская православная церковь канонизирует Юрия Гагарина – и тем покажет миру, что она религия не только гонимых, убогих, обиженных, но и религия созидателей, религия победителей, если хотите... В чем тут ересь, уважаемый Алексей Стоянович? Не вижу тут ереси.
– А я – победителей, – возражал Алексей. – Полагаю, на сегодняшний день блаженная Матрона актуальней Гагарина. Полагаю также, что в самое ближайшее время вам предстоит убедиться в этом. Вы похожи на Дон Кихота, прискакавшего на своем Росинанте на поле битвы двух танковых армий. В делах духовных так нельзя, тут партии разыгрываются столетиями. А ведь за вами люди, – тут Алексей взглянул на мать, хотел что-то добавить, но сдержался. – Много людей.
– За Дон Кихота спасибо, – Учитель весело переглянулся с Пал Палычем, который немедленно надул щеки, изобразив, надо полагать, Санчо Пансу. – Это правильное сравнение. Дон Кихот олицетворяет победу духа – это как раз про нас, про наше братство. Да и про вас: известный человек, под власть не прогнулись, прошли и медные трубы, и огонь в Белом доме, ну и так далее... Нет-нет, Комэра Георгиевна тут ни при чем – у нас свои источники информации...
Алексей взглянул на мать, потом на Учителя.
– Тоже иногда газетки почитываем, – вставил Пал Палыч.
– Мы строим орден, как строят храм, – продолжил Учитель. – Нам нужны грамотные архитекторы. В том числе – профессиональные историки.
– Может, я и Дон Кихот, но только не в разрезе истории, – подумав, возразил Алексей. – Наука строительством воздушных замков не занимается.
– Это не факт, – весело возразил Учитель. – Воздушные замки тоже должны строиться по науке... В общем, подумайте, Алексей Стоянович. Такие люди, как вы, нам очень нужны.
Подумать Алексей обещал – на том разошлись. Их подвезли домой, благожелательно распрощались. Дома Лешка сказал:
– По-моему, мать, ты влипла.
– Он тебе не понравился?
– В том-то и беда, что понравился. Лучше бы он был никакой, – и ушел к себе, сказавшись усталым.
Вот так. Сидел-сидел в своей комнатушке безвылазно, а оказался – известный человек. Ай да Лешка! Ай да Учитель! Кома даже не знала, радоваться или удивляться тому, как многого она не понимает на свете.
Может, оно и лучше было – не понимать. Уж больно быстро развивались события.
В канун 96-го года отцу Николаю – точнее, одной из его строительных фирм – удалось получить от мэрии крупный подряд на благоустройство Терлецкого лесопарка. Поначалу даже не все члены Совета осознали масштаб события. Прорыв на московский рынок многие восприняли как успех чисто коммерческий. Там были задействованы совсем другие мощности, другие люди – серьезный бизнес, никакой самодеятельности; не сразу пришло понимание, что благополучие братства, перспективы его дальнейшего существования напрямую завязывались на результаты и сроки реализации Терлецкого бизнес-проекта. Окончательно это стало ясно месяца через три, когда Учитель выступил на Совете. Проблема, как поняла Кома, заключалась в отсутствии финансирования, поскольку рассчитывалась мэрия не деньгами, а участком под застройку в зеленой зоне возле прудов. Конечно же, все высказались за помощь, притом массированную – многие могли работать хоть ежедневно, лишь бы кормили. Всю весну и добрую половину лета братья и сестры дренажили лесопарк, укладывали асфальтовые дорожки, благоустраивали зоны для отдыха, возводили детские спортплощадки. Тогда же, в конце мая, Совету был представлен проект жилого комплекса «Белый голубь» – три семнадцатиэтажных корпуса на два подъезда каждый, объединенные общим цокольным этажом, с помещениями под магазин, детский сад, аптеку, а главное – с большим залом, пригодным как под спортивно-оздоровительные мероприятия, так и под общие собрания.
– Понимаете ли вы, дорогие мои отцы-командиры и командирши, что это такое? – спросил Учитель столпившихся у макета членов Совета. – Боюсь, что не понимаете – но сейчас поймете. Это наш невидимый миру храм. Это монастырь братства, замаскированный под экологический жилой комплекс. Эта наш шанс перерасти из так называемого религиозно-патриотического объединения в реальный орден мирян, перейти от встреч по субботам к совместной жизни в собственных стенах...
