существующей только в книгах. Что касается любви, которую он понимал, то иногда он был от нее не прочь, но не тратил на нее больше времени и забот, чем она того заслуживает. Лучшие свои досуги он проводил за столом, за который садился первым, а вставал из-за него всегда последним, если только хватало вина. После воинских подвигов единственное, что вызывало у него некоторый энтузиазм, было вино. Он говорил о нем со своеобразным красноречием и пил много, не напиваясь допьяна. По особому счастливому свойству своего темперамента он никогда не впадал в то низменное состояние, которое приближает человека к животному; следует, впрочем, признаться, что он всегда засыпал как нельзя более кстати.
Интеллектуальная жизнь сводилась для Бутрэ к очень небольшому количеству идей, на основании которых он создал себе твердые правила; он научился выражать их в непреложных формулах, очень выгодно избавлявших его от необходимости спорить. Трудность доказать что-нибудь при помощи ряда здравых рассуждений привела его к отрицанию всего. В ответ на все выводы, основанные на вере или чувстве, он, пожимая плечами, произносил два сакраментальных слова: «фанатизм» и «предрассудки». Если собеседник упорствовал, он откидывал голову на спинку стула и издавал пронзительный свист, продолжавшийся столько, сколько длилось и возражение, что избавляло его от неприятной обязанности слушать. Хотя ему и не случалось никогда прочесть две страницы подряд, он был уверен, что читал Вольтера и даже Пирона,[127] которого считал философом. Эти два остроумца были для него верховными авторитетами, и ultima ratio[128] всякого спора, в котором он удостаивал принять участие, выражалось в торжествующей фразе: «Да посмотрите, что говорят Вольтер и Пирон». Обычно препирательство на этом заканчивалось, и он выходил из него с честью, что составило ему в эскадроне репутацию отличного логика. Ко всему прочему Бутрэ был прекрасный товарищ и, без сомнения, лучше всех в армии понимал толк в лошадях.
Так как мы собирались купить лошадей и для себя, то условились при поездке в Барселону воспользоваться услугами arrieros, или возчиков, которыми кишела Херона; мы понадеялись, что это будет очень легко, — и чуть не попали впросак. Сочельник и ярмарка, назначенная на второй день рождества, привлекли со всех концов Каталонии бесчисленное множество путешественников, а мы дождались именно этого дня, чтобы позаботиться о необходимом экипаже. В одиннадцать часов утра мы все еще искали arriero, и только на одного из них мы еще рассчитывали, как вдруг, дойдя до его дома, увидели, что и он готовится к отъезду.
— Будь прокляты твоя двуколка и твои мулы! — воскликнул Бутрэ вне себя от гнева, садясь на тумбу. — Чтоб все дьяволы ада, если они есть, бушевали на твоем пути и сам Люцифер предоставил тебе кров! Мы, значит, не уедем!
Arriero перекрестился и отступил на шаг.
— Да хранит вас бог, друг Эстебан, — сказал я улыбаясь. — Есть у вас пассажиры?
— Не могу сказать положительно, чтобы они у меня были, — ответил возчик, — потому что у меня только один пассажир, сеньор Баскара, управляющий труппой и gracioso, [129] который едет в Барселону догонять своих актеров. Он отстал, чтобы сопровождать багаж, то есть вот этот чемодан, набитый тряпьем и старьем, который не перегрузил бы даже одного осла.
— Это и к лучшему, друг Эстебан! У вас четырехместная коляска, и сеньор Баскара охотно позволит нам оплатить три четверти дороги, которую он, кстати, может всю целиком поставить в счет своему директору. Мы сохраним это в секрете. Потрудитесь его спросить, разрешит ли он нам быть его спутниками.
Баскара колебался ровно столько, сколько нужно было, чтобы придать своему согласию видимость услуги. В полдень мы выехали из Хероны.
Утро было такое прекрасное, какое только можно пожелать в это время года; но едва мы оставили за собой последние городские дома, как белые дымки, легкие и мягкие, с самого восхода солнца порхавшие над верхушками холмов, разрослись с необычайной быстротой, охватили весь горизонт и обступили нас со всех сторон, как глухая стена. Вскоре они превратились в дождь со снегом, — дождь очень мелкий, но такой сильный и упорный, что казалось, будто воздух вокруг превратился в воду или будто наши мулы завели нас в самые глубины некоей реки, по счастью проницаемые для дыхания. Подозрительная стихия, сквозь которую мы продвигались, потеряла свою прозрачность настолько, что мы не различали пути; наш возница сам поминутно удостоверялся, что не сбился с дороги, впиваясь в нее взглядом и ощупывая ее ногой, прежде чем направить свой экипаж. Эти часто повторявшиеся проверки все больше и больше задерживали наше движение. Самые удобные броды за несколько часов сделались опасны, и Баскара при каждом переходе поручал себя св. Николаю или св. Игнатию, покровителям мореплавателей.
— Я, право, боюсь, — с улыбкой сказал Сержи, — что небо услышало ужасное проклятье, которым Бутрэ встретил сегодня утром несчастного arriero. Кажется, что все демоны ада бушуют на нашем пути, как он и пожелал. Недостает только, чтобы мы отужинали с самим дьяволом, — тогда сбылось бы его предсказание. Обидно, согласитесь, терпеть последствия такой безбожной злости.
— Ладно, ладно, — отвечал Бутрэ, наполовину пробуждаясь. — Предрассудки! Суеверие! Фанатизм!
И он тотчас же заснул снова.
Дорога стала несколько надежнее, когда мы достигли скалистой полосы с ее более твердой почвой. Но дождь, или, вернее, поток, сквозь который мы с таким трудом плыли, нисколько не ослабевал. Он стал иссякать только три часа спустя после захода солнца, а мы были еще очень далеко от Барселоны. Мы прибыли в Маттаро, где решили заночевать; лошади выбились из сил, и у нас не было другого выбора; однако, едва мы въехали в широкие ворота гостиницы, как arriero открыл дверцу и с грустным видом объявил нам, что двор уже забит экипажами, для которых не оказалось места.
— Сама судьба нас преследует в этой злосчастной поездке, — прибавил он. — Место найдется разве что в замке Гисмондо.
— Послушайте, — сказал я, выскакивая из коляски. — После такого мучительного путешествия ночевать под открытым небом, да еще в одном из гостеприимнейших городов Испании, — это уже слишком!
— Сеньор офицер, — сказал один из погонщиков, который курил сигару, лениво прислонясь спиной к дверному косяку, — у вас будет немало товарищей по несчастью. Вот уже два часа, как ни в одной харчевне, ни в одном доме никого не принимают. Там остановились те, кто приехал раньше. Место найдется только в замке Гисмондо.
Я давно уже знал эту поговорку, обычно применявшуюся в народе при подобных обстоятельствах, но никогда еще ее скучное повторение так сильно не резало мне ухо.
Однако я все-таки пробрался к хозяйке через шумную толпу путешественников, arrieros, мулов и конюхов, и мне удалось привлечь ее внимание, крепко постучав рукояткой шпаги о какую-то медную посудину.
— Конюшню, комнату, хороший ужин! — крикнул я тем повелительным голосом, который обыкновенно приносил нам успех. — Все это немедленно! Служба императора!
— Эх, сеньор капитан, — возразила она, не робея, — сам император не нашел бы в моем заведении местечка, чтобы присесть. Еды и вина сколько угодно, если вы расположены поужинать на свежем воздухе, этим, слава богу, нетрудно запастись в таком городе; но не в моей власти расширить дом, чтобы принять вас. Христом-богом клянусь, место найдется только в замке…
— Чума разрази пословицы и родину Санчо,[130] — перебил я ее резко. — Хоть бы еще этот проклятый замок существовал где-нибудь на самом деле; ей-богу, я бы охотнее переночевал там, чем на улице.
— За чем же дело стало, — сказала она, пристально взглянув на меня. — Вы ведь вправду подали мне мысль! Замок Гисмондо — не далее трех четвертей лье отсюда, и там в самом деле всегда есть свободное место. Правда, этим преимуществом мало кто пользуется; но не такие вы, французы, люди, чтобы уступить дьяволу хороший ночлег. Подумайте, подойдет ли это вам, и тогда вашу повозку нагрузят всем необходимым, чтобы вы провели веселую ночь, если только вас не посетят непрошеные гости.
— Мы слишком хорошо вооружены, чтобы бояться каких бы то ни было гостей, — ответил я, — а что касается дьявола, то я слышал, что он довольно приятный собутыльник. Позаботьтесь-ка о провизии, мамаша. Дайте еды на пять человек, из которых каждый ест за четверых, фуража для мулов и, пожалуйста, побольше вина, потому что с нами Бутрэ…
