совесть не была вполне спокойна, начали истощаться, и лицемерная нежность Гаэтано словно убывала вместе с ними. Однажды, проснувшись, она тщетно стала звать его, тщетно ожидала его и на следующую ночь; затем беспокойство ее сменилось страхом, страх — отчаянием. Страшное известие довершило наконец ее несчастье. Он уехал, обобрав ее совершенно, уехал с другой женщиной. Он покинул ее, нищую, обесчещенную и, что всего хуже, полную презрения к себе самой. Благородная гордость, которая в безупречной душе сопротивляется несчастью, в душе Инес была сломлена. Чтобы скрыться от розысков своих недостойных родных, она приняла имя Педрины. «Педрина, пусть будет так! — сказала она с горькой решимостью. — Стыд и позор мне, ибо так повелела моя судьба!» И она стала Педриной.
Вы извините, что я не буду следовать за всеми подробностями ее жизни, да она о них не рассказывала. Мы встретимся с нею только на ее памятном дебюте в Мадриде, который так быстро выдвинул ее в первый ряд знаменитейших актрис.
Это был такой страстный, такой бешеный восторг, что аплодисменты, гремевшие в театре, огласили весь город, а толпа, провожавшая ее до дома с венками и возгласами восхищения, не соглашалась разойтись, пока она еще раз не показалась у одного из окон. Но не только такие чувства она пробудила. Ее красота, действительно не менее замечательная, чем ее талант, произвела глубокое впечатление на одно высокопоставленное лицо, от которого тогда в значительной степени зависели судьбы Испании и которое вы позволите мне не называть, как по тому, что моя совесть историка еще требует проверки этого эпизода частной жизни, так и потому, что мне не хочется прибавлять еще одну, хотя бы и вполне извинительную слабость к тем истинным или мнимым преступлениям, в которых изменчивая народная молва всегда обвиняет низложенных королей. Достоверно то, что она более не появлялась на сцене и все блага судьбы в несколько дней осыпали эту темную авантюристку, позор и нищету которой в течение целого года видели соседние провинции. Теперь только и говорили что о ее туалетах, ее драгоценностях, роскоши ее экипажей; но, против обыкновения, ей легко простили это внезапное богатство, ибо среди ее судей мало нашлось таких, которые сами не были бы счастливы, если бы могли дать ей во сто раз больше. К чести Педрины следует прибавить, что сокровища, приобретенные ею ценой любви, не были растрачены на бесплодные прихоти. Сострадательная и щедрая по природе, она отыскивала горе, чтобы облегчить его, она несла помощь и утешение в жалкую хижину бедняка и к одру больного, она с таким живым участием помогала во всех горестях, что это придавало еще большую цену ее благодеяниям, и она, хотя и была фавориткой, завоевала любовь народа. Это так нетрудно, когда к твоим услугам богатство!
Имя Педрины слишком нашумело, чтобы оно могло не дойти до ушей Гаэтано, в те темные закоулки, где он прятал свою позорную жизнь. Денег, добытых воровством и предательством, которые поддерживали его существование до сих пор, уже не хватало на его нужды. Он пожалел о том, что не оценил возможностей, которые мог бы извлечь из самого падения своей любовницы. Он дерзко решил исправить эту ошибку любой ценой, даже ценой нового преступления, что было для него легче всего. Он рассчитывал на свою ловкость, слишком часто испытанную, чтобы ему в ней сомневаться. Негодяй знал сердце Инес и, не колеблясь, явился к ней.
Оправдание Гаэтано перед ней казалось бы с первого взгляда невозможным, но нет ничего невозможного для коварного ума, особенно если его поддерживает слепое легковерие любви, а Гаэтано был не только первым мужчиной, заставившим затрепетать сердце Инес, он был и единственным, кого она любила. Заблуждения, которым отдавалась ее чувственность, не затронули ее души, в которой царило полное безразличие; она — случай крайне редкий, но все же иногда встречающийся: пала, но не стала развратницей. Выдумка Гаэтано при всей ее нелепости без труда внушила ей доверие. Ей нужно было поверить, чтобы вновь обрести какую-то видимость утраченного счастья, а при таком состоянии души человек довольствуется малейшим подобием истины. Возможно, она даже и не осмеливалась высказать сомнения, толпившиеся в ее уме, из страха, что хоть одно из них останется не опровергнутым. Как сладок обман любимого, когда нет сил перестать любить!
Коварный ничем не пренебрег. По его словам, он прибыл с Сицилии, куда отправился затем, чтобы уговорить свою семью разрешить их брак. Ему это удалось. Его мать удостоила самолично сопровождать его в Испанию, чтобы поскорее увидеть дорогую дочь, о которой она составила себе самое лестное представление. Но какая страшная новость ожидала его в Барселоне! Слух об успехах Педрины дошел до него вместе с известием о ее падении и бесчестии. Эту-то награду она приготовила ему за всю его любовь, все его жертвы? Первой мыслью, первым его побуждением было умереть, но его любовь победила отчаяние. Он скрыл от матери свою печальную тайну. Он полетел в Мадрид, чтобы встретиться с Инес, чтобы заставить ее внять, если еще не поздно, голосу чести и добродетели, он приехал, чтобы простить, и он простил. Что скажу вам еще? Инес, плачущая, растерянная, трепещущая, обезумевшая от угрызений совести, от благодарности и счастья, кинулась к ногам обманщика, и лицемерие почти без труда одержало победу над сердцем, слишком чувствительным и доверчивым, чтобы разгадать его. Эта внезапная перемена ролей, дающая виновному все права невинности, пожалуй может удивить. Но спросите лучше у женщин! Нет ничего более обычного.
Подозрения Инес должны были, однако, проснуться, когда она увидела, что Гаэтано больше заботится о том, чтобы нагрузить приготовленную для них коляску ценностями, о происхождении которых она не могла вспоминать не краснея, нежели о том, чтобы спасти ее из объятий преступной любви. Тщетно она настаивала, чтобы бросить все это. Ее не послушали.
Четыре дня спустя в Барселоне перед гостиницей «Италия» остановилась дорожная коляска. Путешественники и прохожие видели, как оттуда вышли элегантно одетый молодой человек и дама, которая, казалось, старательно избегала их взглядов. Это были Гаэтано и Педрина. Четверть часа спустя молодой человек вышел и направился в порт.
Отсутствие матери Гаэтано только подтвердило подозрения, которые начинали зарождаться у Инес. По-видимому, она преодолела свою нерешительность и выразила их открыто, когда он возвратился. Во всяком случае, достоверно то, что с вечера между ними вспыхнула ссора, возобновлявшаяся несколько раз в течение ночи. На рассвете Гаэтано, бледный, расстроенный, возбужденный, приказал слугам перенести несколько сундуков на корабль, уходивший утром, и отправился туда сам с большой шкатулкой, прикрывая ее складками своего плаща. Прибыв на корабль, он под каким-то предлогом отпустил людей, сопровождавших его, щедро расплатился с ними за труды и строго приказал им не тревожить до его возвращения сон госпожи. Прошла, однако, добрая половина дня, а Гаэтано не появлялся. Выяснилось, что корабль уже в пути, и один из людей, сопровождавших Гаэтано, обеспокоенный темным предчувствием, захотел в этом убедиться. Он увидел паруса, исчезавшие за горизонтом.
Тишина, по-прежнему царившая в комнате Инес среди шума гостиницы, становилась подозрительной. Оказалось, что дверь заперта не изнутри, но снаружи, и ключа в замке нет. Хозяин, не колеблясь, открыл ее запасным ключом, и глазам его представилось страшное зрелище. Неизвестная дама лежала на постели в позе спящей, и можно было бы легко обмануться, если бы она не была залита кровью. Грудь ее во время сна была пронзена кинжалом, и оружие убийцы еще оставалось в ране.
Вы легко простите меня, что я не вдаюсь в эти страшные подробности. В то время их знал весь город. Но чего не знают даже те, которых особенно растрогала участь этой несчастной, ибо она только недавно оказалась в состоянии собрать и привести в порядок смутные воспоминания о своей жизни, — это то, что жертвой преступления была дивная Педрина, которую никогда не забудет Мадрид, и что Педрина — это Инес де Лас Сьеррас.
— Я возвращаюсь к моему рассказу, — продолжал Пабло. — Свидетели, сбежавшиеся на это страшное зрелище, и врачи, которых вызвали тотчас же, не замедлили признать, что неизвестная дама не умерла. Ее, хотя и поздно, окружили заботами, и столь ревностными, что в ней удалось разбудить жизнь и сознание. Однако несколько дней протекло между страхом и надеждой, и за эти дни сочувствие публики все возрастало. Через месяц Инес уже окончательно выздоровела, но бред, открывшийся у нее с тех пор, как она обрела дар слова, и который приписывали тогда действию горячки, не уступал ни лекарствам, ни времени. Бедное создание воскресло для жизни физической, но осталось мертвым для духовной. Она сошла с ума.
Община монахинь приняла ее и окружила внимательным уходом, в котором она так нуждалась. Став предметом их забот, она, говорят, бесконечной кротостью отвечала на это небесное милосердие, ибо ее помешательство не проявлялось в яростном буйстве, обычно характерном для этой ужасной болезни. К тому же оно часто перемежалось периодами просветления, более или менее продолжительными, которые день
