— Теперь слушайте внимательно. — Я старалась говорить как можно убедительнее. — Вы должны выпить всю бутылку. Вы потеряете сознание и упадете на пол, а через десять минут я вызову полицию. На допросе скажете, что не можете ничего вспомнить.
Витольд хотел возразить. Видно, мой план казался ему лишенным логики или неприемлемым. Несколько раз подряд он повторил: «Но…», — однако потом все-таки приложился к бутылке.
Наверное, он понял, что сейчас лучше всего было бы полностью отключиться на несколько часов. Он пил через силу, и я боялась, что его вот-вот стошнит.
В следующие пять минут мы просто смотрели друг на друга. Он продолжал пить, пока бутылка не опустела. Я накрыла его руку своей.
— Все будет хорошо, — сказала я по-матерински нежно. Неожиданно он улыбнулся, как осиротевший ребенок, и сделал неловкую попытку лечь на ковер.
Ладно, что теперь?
«Надо вызвать полицию», — подумала я и вдруг услышала сзади хрипящий звук. Кровь застыла у меня в жилах. Я обернулась: Хильке шевельнулась и застонала — она была жива. Только этого не хватало! Витольда нужно освободить от нее навсегда. Я взяла револьвер, который лежал рядом, на журнальном столике, отошла к балконной двери, прицелилась Хильке прямо в сердце и нажала на спусковой крючок. Пуля попала ей в голову. Витольд что-то пробормотал, но он уже не мог осознавать происходящее.
Тут я поняла, что совершила ошибку. Когда в человека стреляют второй раз, это уже не похоже на убийство в состоянии аффекта. Теперь надо представить все как самооборону. В конце концов, Хильке действительно хотела стрелять первой. Нужно выстрелить в Витольда с того места, где сидела она.
Мне все труднее было противостоять панике и желанию убежать прочь. Но я понимала, что так надо. Я встала возле стула Хильке и выстрелила в ковер, рядом с ногой Витольда. Витольд вскрикнул и застонал. На ноге показалась кровь. Наверное, пуля попала в него или слегка задела. Я закатала штанину и, к своему облегчению, увидела лишь небольшую царапину. Тут можно было не беспокоиться.
Мог ли кто-нибудь слышать выстрелы? К счастью, дом Витольда находился чуть в стороне от других, а его соседи уехали в отпуск. Но вдруг кто-то из них остался дома? Нужно было срочно убираться. Я вышла из дома через террасу и направилась к деревьям.
«Стоп! — вдруг сказала я себе. — Отпечатки пальцев!» А к чему я вообще прикасалась? Пришлось вернуться. Ну конечно — к оружию, стакану и к Витольду. Револьвер со стаканом я убрала к себе в сумочку. Сейчас у меня просто не оставалось сил, чтобы протереть их. Я очень спешила. А что, если меня кто-то видел? Наконец я добралась до машины, села в нее и поехала. Меня трясло. Казалось, я все сделала не так. Потом я подумала, что обязательно должна позвонить в полицию, как и обещала Витольду.
Я остановила машину у хорошо знакомой телефонной будки. К счастью, номер экстренного вызова находился на первой же странице справочника, сейчас я бы не вспомнила и собственный телефон. Я с трудом узнала свой голос, когда начала говорить:
— Только что я слышала выстрелы…
Меня сразу перебили, спросили имя и адрес. Я пропустила эти вопросы мимо ушей и закричала:
— Быстрее поезжайте туда!
Назвав адрес Витольда, я бросила трубку, а затем поспешно вернулась в машину и поехала домой. Дома я разрыдалась и никак не могла остановиться.
У меня зуб на зуб не попадал, я полностью обессилела, но голова оставалась ясной. Я не могла представить, что через несколько часов буду сидеть на работе, но пойти туда было необходимо, чтобы не вызвать подозрений, ведь я никогда не болела. Набрав горячую ванну, я легла в нее, чтобы согреться и перестать наконец стучать зубами. Уже в ванне мне пришло в голову, что в полиции могли не расслышать адрес. Если так, то Витольд будет истекать кровью, пока не умрет, и виновата в этом буду я. Никогда больше он не заговорит со мной, не подарит своей улыбки. Нужно позвонить и убедиться, что с ним все в порядке. Но меня преследовала навязчивая мысль о том, что в полиции смогут определить, кто звонил. Надо выйти на улицу и позвонить из телефона-автомата! Хотя, если кто-нибудь из соседей увидит меня в телефонной будке посреди ночи, он точно что-то заподозрит. Но нельзя же оставить Витольда истекать кровью!
Я заставила себя выбраться из ванны, почти не вытираясь, накинула купальный халат и взяла ключи соседки. Пока она была в отпуске, я ежедневно ходила к ней поливать цветы. Пройдя коридор, отперла дверь, взяла телефон и набрала номер Витольда.
— Алло, кто говорит? — прозвучал незнакомый мужской голос. Я положила трубку: все в порядке. Витольду наверняка уже оказали первую помощь и уложили в постель. С некоторым облегчением я заперла чужую квартиру и снова погрузилась в теплую ванну.
«А вдруг кто-нибудь знает, что соседки нет дома, и видел, как у нее зажегся свет? — подумала я. — Это наверняка покажется странным. А если полиция определит, откуда был звонок, то тем более подозрительным покажется, что звонили из квартиры женщины, которая сейчас находится в Италии».
И… Господи! Ведь у меня в сумке лежит чужой стакан и, что хуже всего, орудие убийства! Я не могла спокойно оставаться в ванне, вылезла опять, вытерлась и надела халат. Завернув стакан в полотенце, я несколько раз ударила им по столу. Осколки отправились в мусорное ведро, которое я собиралась вынести утром. Может, и револьвер выбросить туда же? Нет, это было бы крайне неосторожно. Нужно избавиться от него как-то иначе.
Подумав, я пришла к выводу, что непосредственной опасности нет. Ни одна душа не могла предположить, что я имею отношение к произошедшему в Ладенбурге, ведь там меня никто не знает. Витольд понятия не имел, кто я такая, он видел меня всего три раза. При первых двух встречах он не обратил на меня особого внимания, а в третий раз находился в шоковом состоянии. Кроме того, всех деталей он наверняка не вспомнит. Когда я стреляла, он уже вряд ли мог что-нибудь соображать.
Что подумает полиция? Не наделала ли я еще каких-нибудь ошибок, не упустила ли чего? Да нет, я не курю и не могла оставить на месте преступления окурок в качестве улики. У меня нет и привычки терять носовые платки с монограммой. Но при мысли, что в саду, на мокрой земле, и, вероятно, на ковре могли остаться следы, меня бросило в пот. Я была в кроссовках, которые надела из соображений удобства. Обычно я их вообще не ношу: они и спортивный костюм мышино-серого цвета остались с прошлой поездки на курорт. Нужно и от них избавиться! Я сунула их в мешок, куда складывала ненужные вещи, предназначенные для Красного Креста. На этой неделе его должны забрать. Револьвер я убрала в чемодан, стоящий в чулане, решив, что завтра найду для него более подходящий тайник.
Глава 2
Что делать, если вы не спали всю ночь, выглядите самым жалким образом, но обязаны явиться на работу свеженькой, как огурчик? Я вымыла голову, надела свое самое симпатичное платье и потратила уйму времени на макияж. К счастью, госпожа Ремер была еще на больничном, и даже в отсутствие Дискау я работала в ее кабинете, где могла спрятаться от любопытных взглядов коллег. Однако с утра пораньше ко мне зашел шеф.
— Нет, вы сегодня потрясающе выглядите! Просто расцвели с тех пор, как госпожа Ремер пошла на поправку, это сразу заметно! Уверен, что Дискау и ежедневные визиты в больницу вас измотали. Но сегодня вы сама жизнерадостность!
— От вас ничего не скроешь! — парировала я как можно более непринужденно, хотя в этот момент пот с меня лил потоком. Жар, в который меня теперь бросило, с лихвой возмещал ночные приступы озноба.
— Я своих сотрудников насквозь вижу, — заверил меня шеф. — Наверняка теперь у вас будет побольше времени, и вы сможете заняться этим делом об убытках.
С отеческой улыбкой он положил мне на стол папку и вышел из комнаты. По дороге я купила «Рейн- Некар цайтунг» [9], но до сих пор не могла улучить минутку, чтобы ее открыть. К счастью, там еще ни слова не было о событиях прошлой ночи.
Днем я пошла обедать в столовую. Две молоденькие стенографистки, увидев меня, вдруг прекратили болтовню и, отвернувшись, рассмеялись. Не сомневаюсь, речь шла обо мне. С большинством коллег у меня были приятельские, но не слишком близкие отношения. Стажеры и молодые сотрудники немного меня боялись, потому что небрежности я не терпела. Если что-то было не так, им просто-напросто приходилось делать всю работу заново. В сущности, они должны мне быть за это благодарны. Если сразу не научиться работать аккуратно, то и в дальнейшем с этим будут проблемы. Тяжело в учении… ну и так далее. Наверняка многие считали, что я слишком требовательна, и не упускали возможности перемыть мне
