— Безусловно!
— В таком случае ни слова больше о моих гамбургских родственниках!
— Помилуйте! Раз это вам неприятно… Я вовсе не хотел…
— Ну и довольно об этом! — И Хольт рубанул рукой воздух. Они прогуливались по коридору. — Скажите, Ангелика по-прежнему живет у вас в доме?
— Да, с бабушкой. Но старуха не спускает ее с глаз!
Хольт сидел у Гундель за ее рабочим столом. На душе у него было тревожно, но он скрывал свое волнение за безразличными словами.
— В апреле или в мае, — рассказывал он, — мы переберемся в Южное предместье. Там будет размещен институт отца, это вилла с большим садом. Отец окончательно возвращается к научной и учебной работе. Для тебя он тоже предусмотрел отдельную комнату.
Хольт увидел с облегчением, что Гундель рада этой новости. От Менкеберга до Южного предместья добрый час ходьбы. Гундель не придется теперь все вечера проводить со Шнайдерайтом.
Внутренне успокоенный, Хольт уже без всякого напряжения стал рассказывать о школе и о своем намерении до выпускных экзаменов наверстать упущенное.
— Буду вкалывать день и ночь. Блом обещал помочь мне с математикой.
На столе у Гундель лежали книги. Разговаривая, Хольт взял одну из них в руки, это была «Флора Германии» Шмайльфитхенса, определитель растений.
— Это твой отец мне подарил ко дню рождения, — пояснила Гундель.
Хольт машинально кивнул. Снова им овладело чувство унизительной неловкости. Отчего ему так трудно с Гундель? Она сидела перед ним, юная, смуглая, стройная, в сереньком шерстяном платьице и с такой же лентой в волосах — в каштановых волосах, пышными локонами ниспадавших ей на шею; свои маленькие руки с узкими хрупкими запястьями она сложила на столе и с выжидательно-серьезным видом устремила на Хольта каштановые глаза.
Однако Хольт молчал, отдавшись чувству нежной преданности к этой девушке. Наконец он заговорил, с трудом подыскивая слова:
— Я должен тебе кое-что рассказать… Со времени бегства я много видел и пережил, И опять увяз по уши в грязи…
Он умолк. Картины недавнего прошлого теснились перед его глазами: Хеннинг, блондинка и затхлая комната…
— Я хочу выбраться из грязи. Когда я вспоминаю, как я перед тобой виноват…
Гундель решительно тряхнула головой.
— Это был не ты, — сказала она. — Это был другой. Того больше не существует, верно? То-то же!
Хольт опомнился. Нет, не годится так раскисать перед Гундель.
— Ты права, — сказал он. — Тогда я плыл по течению. А сейчас знаю, чего хочу. У меня есть цель. Я знаю, чего добиваюсь и к чему стремлюсь.
Впервые перед ним предстало его будущее как ясный, упорядоченный, достойный уважения жизненный путь: учиться, все больше учиться, познать мир и его тайную подоплеку, понять наконец, почему любовь в сказках прекраснее, чем в действительности; почему есть богатые и бедные, подвалы и роскошные виллы; откуда это несправедливое распределение собственности. Учиться, стать уважаемым человеком, большим ученым, как отец, человеком науки, возвышающимся над преходящими противоречиями обыденности. Только так и можно достойно прожить жизнь: среди людей и в то же время вдали от них.
Да, он увидел свой жизненный путь и вздохнул свободнее. Гундель на него не сердится за прошлое. Он не в одиночестве пройдет этот путь. Он сохранит Гундель для себя, пока не достигнет цели. А потом вернется, чтобы освободить из неволи это очарованное дитя и возвысить его до себя.
Он порывисто схватил ее за руки.
— Знай я, что ты меня простишь, что я могу к тебе вернуться…
Но она отняла у него руки — жестом мягким, но не допускающим сомнений.
— Ты вернулся, оттого что знал: лучше, чем здесь, тебе нигде не будет.
Он понял из ее слов только то, что она от него отказалась.
— Но ведь мы ждали друг друга… Разве не так?
— Да, так было, — сказала она, глядя перед собой в пространство.
— Ну а сейчас? Сейчас?
— Сейчас другое дело. Когда мы встретились в войну, все было как во сне. Мы ведь только начинаем жить по-настоящему. Кругом так много нового, интересного, надо же сперва разобраться, зачем и для чего живешь. — Гундель говорила с увлечением, но, увидев, что Хольт глядит на нее, не раскрывая рта, она беспомощно добавила: — Пойми же!
Хольт кивнул. Он понял: она не хочет возврата к прошлому.
Гундель все еще пыталась пояснить свою мысль:
— Хорст говорит: занялась заря новой жизни… Но не все еще это поняли.
Хорст говорит. Говорит Шнайдерайт…
Внезапно Хольт понял. Что-то в нем зашевелилось, какое-то чужое чувство; нет, не чужое, скорее малознакомое, но он уже испытывал это грозное чувство… И снова оно затаилось.
Холодно и безучастно повторил он про себя это имя: Шнайдерайт. Гундель и Шнайдерайт. Ну, хорошо же!
Гундель еще молода. Пусть она привязалась к этому Шнайдерайту. Пусть Шнайдерайт сегодня тот третий, кто смеется. Увидим, кто будет смеяться последним! Хольт еще не показал, чего он по-настоящему стоит. Он бездумно несся по воле своих чувств, мелких, смехотворных чувств, вроде тех, что только что овладели им при виде Гундель. С этим покончено, покончено со всякими чувствами! Настало время показать, на что мы способны. Через год выпускные экзамены, а там университет и соискание степени. И вот все позади, он приезжает сюда уважаемым человеком, быть может, даже доцентом, а не вернувшимся с покаянной блудным сыном, которому может утереть нос какой-то каменщик. И вот Хольт стоит перед Гундель. А теперь выбирай между мной и этим каменщиком! Ты неглупая девушка, тебе нетрудно будет сделать правильный выбор!
Хольт улыбнулся.
— Прости, — сказал он вслух. — Поверь, я прекрасно тебя понимаю. — Он решительно махнул рукой, как бы говоря: ну и довольно об этом. — Надеюсь, мы останемся добрыми друзьями. — Он протянул ей руку.
Гундель поглядела на него все еще неуверенно, но с заметным облегчением. И пожала протянутую руку.
Спустя несколько дней Хольт работал у себя в мансарде. В дверь постучали. Вошел Шнайдерайт.
— Простите, — пробасил он. — Мне захотелось еще раз встретиться с вами. Продолжить тот разговор.
Хольт предложил Шнайдерайту стул, а сам сел на кровать. Шнайдерайт уперся кулаками в колени.
— Помните, вы так неожиданно вошли, — начал он. — Я страшно удивился. Может, у вас создалось впечатление, что я не слишком рад вашему возвращению?
— Что вы, что вы! — улыбнулся Хольт. — Напротив, у меня создалось впечатление, что вы вне себя от радости.
Шнайдерайт было насупился, но тут же рассмеялся.
— Вы правы, хотя я мог бы вам ответить: не удивительно, разве вы — и так далее и тому подобное… Однако я понял, что тогда, у Гундель, вы говорили искреннее. А ведь я не склонен был вам верить. Ну, да что было, то сплыло. Кто старое помянет, тому глаз вон!
— Согласен! — сказал Хольт. Шнайдерайт кивнул с удовлетворением.
— А как насчет дальнейшего? — осведомился он. — Мы, надо вам сказать, теперь единая
