Трибуно. Тот правил долго и мирно. При нем был лишь один опасный момент, да и тот окончился блестящей военной победой Венеции над Пипином. Трибуно начал с возобновления договоров с Западной империей (в 888-м, в год своего вступления на престол), а потом продолжил их в 891-м. Поскольку всего лишь в 883-м Джованни Партечипацио договаривался подобным образом с императором Карлом Толстым, можно задуматься: была ли такая дипломатическая активность столь уж необходима, однако на этой решающей стадии политического развития Венеция осторожно обходила оба имперских водоворота. Двигаясь таким курсом, она ощущала себя в постоянной опасности, поскольку могла угодить то в одну, то в другую воронку. Для республики жизненно важно было отыскивать точку опоры и держаться на плаву. Поступая таким образом, она редко ошибалась. В одном из соглашений было записано, что убийца дожа, нашедший убежище в империи, должен быть оштрафован на сумму 100 фунтов золотом и сослан. Согласитесь — мягкое наказание. В 888 году закон стал значительно жестче: с этого времени любой венецианец в любом месте имперской Италии оставался под юрисдикцией дожа и должен был подчиняться Венеции, а не империи. Это нововведение было направлено не только против преступников — экстрадиция своего рода была разрешена со времен Лотаря — главной задачей являлась гарантированная юридическая защита венецианских купцов в Италии, что позволяло им заниматься торговыми операциями все дальше от дома.
Торговля расширялась, развивалась экономика, набирало мощь судоходство, быстро росло и чугунолитейное производство.[23] По мере расширения работ по вырубке леса, дренажу, строительству город хорошел на глазах. Последнее десятилетие IX века стало для Венеции самым счастливым периодом процветания. В 899 году наступил кризис — на горизонте появился новый враг. Люди к тому времени, возможно, забыли о нашествиях варваров, но мадьяры им об этом напомнили. Как и многие их предшественники, они явились из степей Центральной Азии и перешли через Карпаты. Свирепость врага поражала воображение. Несколько шокированных хронистов того времени описывают их как каннибалов. При случае, возможно, они такими и были. Уже в 898 году они совершили быстрый рейд в Венето, но были отброшены, а потому не успели причинить много вреда. На следующий год, набравшись сил, вернулись и, опустошив Ломбардскую равнину, пошли на Венецию.
Под напором венгерских орд города вокруг лагуны сдавались противнику один за другим; сначала Читтанова, Эквила, затем Альтино и вглубь от прибрежной полосы к северу и западу от Тревизо и Падуи. Затем мадьяры двинулись к югу вдоль отмелей лиди — от Кьоджи и Пеллестрины к Маламокко. До Альбиолы дошли без особых трудностей, но потом — почти в том месте, где за девяносто лет потерпел до них поражение Пипин, — повстречались с поджидавшим их Трибуно и его армией. Явившись из азиатских земель, они понятия не имели о море. Переносные кораклы, которыми они пользовались для сплава по рекам, были беспомощны против венецианских судов. Поражение было быстрым и полным. Снова лагуна спасла город.
Но было ли достаточно для обороны одной лагуны? Пьетро Трибуно так не думал. Будущий агрессор, более дисциплинированный и искусный в мореплавании, мог преуспеть там, где потерпели поражение мадьяры. Оказавшись среди лиди, противник увидел бы, что острова Риальто до сих пор не защищены. Поэтому дож отдал приказ строить крепостную стену с восточной стороны дворца Оливоло до того места, которое зовется сейчас Рива-дейли-Скьявони, и далее до церкви Санта Мария Дзобениго. Трибуно распорядился также изготовить большую металлическую цепь и протянуть ее через Большой канал от церкви Сан Джорджо Дорсодуро до противоположного берега.[24]
Хронист дьякон Иоанн спустя сто лет назовет строительство того бастиона вехой, с которой поселение на Риальто впервые стало тем, что он назвал «civitas». Термин не переводится и означает город в нашем понимании этого слова, хотя и очень маленький, который существовал там до времен дожа Аньелло и переноса центрального правительства. Но стена Пьетро Трибуно, строительство которой было вызвано потенциальной опасностью, дала горожанам новое ощущение сплоченности, что особенно важно стало в последующие годы. Можно только надеяться, что власти с должным уважением отнесутся к осыпающимся остаткам стены, сохранившейся на южной оконечности Рио-дель-Арсенале.
Глава 4
АВАНТЮРИСТ И СВЯТОЙ
(900–991)
…государю, желающему сохранить свою власть, нужно научиться быть недобрым и пользоваться этим умением в случае необходимости.[25]
Радуясь победе над венграми, сильная и исполненная гордости, защищенная быстро растущими фортификациями Венеция уверенно вошла в X век. Ее враги были посрамлены, две империи восхищены и благодарны, дела в торговле шли как никогда хорошо. Пьетро Трибуно мудро правил страной вплоть до своей смерти в 912 году. Его похоронили в церкви Сан Дзаккария. Преемник, Орсо Партечипацио, проводил следующие двадцать лет ту же мирную политику и с тем же успехом, после чего в 932 году добровольно ушел в отставку и удалился в монастырь. Затем в течение сорока четырех лет Венецией управляло семейство Кандиано.
Первый дож Кандиано уже ненадолго появлялся на страницах этой книги. Он погиб в сражении с пиратами в 887 году. Наследовал ему сын, а затем, после короткого перерыва, — внук и правнук. Всех четверых звали Пьетро. Все, похоже, отличались большей энергичностью, чем их сограждане, большей агрессивностью, большей уверенностью. Все были заносчивы и своевольны. Один оказался национальным бедствием, но скучать венецианцам не пришлось ни с кем из них. Второй, едва став дожем, начал экономическую блокаду Истрии. Короткое время спустя, после пустякового дипломатического инцидента, сжег дотла соседа Венеции и потенциального соперника Комаччо. Третий дважды участвовал в экспедициях против пиратов Наренты, убивших его деда, и разбил их наголову. А теперь перейдем к четвертому дожу. Поскольку о невероятной карьере Пьетро Кандиано IV нельзя рассказать в двух словах, ее следует описать подробно.
Его отец, должно быть, до конца жизни жалел о решении через четыре года после собственного вступления в должность взять себе в соправители молодого Пьетро. С самого начала сын показал себя бунтовщиком. То ли, как предполагают некоторые, он был неисправимым развратником, то ли — что представляется более вероятным — расхождение их было по политическим вопросам, так и не выяснено. Известно лишь, что отношения между отцом, сыном и соответственно их сторонниками быстро ухудшились, так что дошло даже до открытых столкновений на улицах города. Молодого человека наконец схватили, и он едва не распрощался с жизнью. Только благодаря вмешательству отца судьи заменили смертный приговор изгнанием. Он стал солдатом удачи, выступив под знаменами Беренгара, маркграфа Ивреи, ставшего в 950 году королем Италии, В ссылке, однако, обида Пьетро только возрастала, и через несколько лет мы видим его во главе корсаров, заблокировавших устье реки По. В результате не менее семи республиканских галер не смогли добраться до места назначения.
Венецианцы больше других народов несколько столетий страдали от пиратов. Неудивительно, что они их так ненавидели. Старый дож терпел позор от сына, как только мог, однако в 959 году в городе разразилась эпидемия чумы. Это его окончательно сломило, и он вскоре умер. И тут произошла удивительная вещь. На городском собрании люди избрали дожем молодого Пьетро.
Если причины ссылки определить нам трудно, то уж тот крутой поворот — тем более. Самый вероятный ответ прост: Пьетро был молод, целеустремлен и. как мы можем заключить, не лишен обаяния. Прирожденный лидер, и к тому же Кандиано. Наконец, было и практическое соображение — венецианцев всегда отличала практичность, — как показал опыт, Пьетро мог стать для них нестерпимой занозой, так уж лучше привлечь его на свою сторону. Во всяком случае, выбор был сделан, и 300 кораблей отправились в Равенну за новым дожем.
Это был черный день для Венеции. Хотя у Пьетро Кандиано уже не было отца, которому он мог
