можно отождествить с той увенчанной славой империей, какой она некогда являлась. Однако Византия никогда не прекращала борьбу. Благодаря ее трем последним василевсам, настроенным весьма решительно, империи было суждено просуществовать еще шесть десятилетий — и пойти ко дну, не сложив оружия.
28
Обращение к Европе (1391–1448)
Уже в первые дни после восшествия на трон Мануил II показал свой характер. Когда к нему пришло известие о смерти отца, он все еще оставался на положении заложника султана. Вскоре Мануил вернулся с ним в османскую столицу Брусу. Император хорошо осознавал, что Баязид, будучи сюзереном Византии, вполне может назначить племянника Мануила, Иоанна VII, василевсом. 7 марта 1391 г. Мануил выскользнул из лагеря и, по возможности скрываясь, добрался до Константинополя, где народ принял его с большим энтузиазмом.
Ему исполнилось сорок лет, по своему внешнему виду это был настоящий император: сам Баязид однажды заметил, что его императорскую кровь можно распознать по одной лишь манере держаться. Обладая превосходным здоровьем и безграничной энергией, Мануил казался отпрыском не столько своего отца, сколько деда, с которым он разделял любовь к литературе и традиционное византийское увлечение теологией. Однако при этом он оставался человеком-действия. Дважды, в 1371 г. и в 1390 г., Мануил приходил на выручку своему отцу, демонстрировавшему с течением времени все большую несостоятельность, — в обоих случаях действия сына увенчались полным успехом. В более счастливый исторический период он мог бы стать великим правителем.
Но реальная ситуация предоставляла Мануилу мало возможностей для демонстрации величия. Ныне он был всего лишь вассалом султана, а тот воспринял как личное оскорбление восшествие Мануила на трон без достаточных к тому оснований (по мнению Баязида). Как следствие, султан подверг нового императора еще двум унижениям. Первое унижение заключалось в том, что в Константинополе был отгорожен целый район для турецких торговцев, которые отныне не подчинялись имперским законам — все их дела передавались в ведение мусульманского кади (судьи). А в мае 1391 г., всего лишь через два месяца после восшествия Мануила на престол, он был демонстративно отозван в Анатолию, чтобы принять участие в новом походе, на этот раз направлявшемся к Черноморскому побережью.
Император вернулся в Константинополь в середине января 1392 г., а 10 февраля уже объявил своей невестой Елену, дочь сербского князя Константина Драгаша Серрского, который также являлся вассалом султана. На следующий день после бракосочетания состоялась совместная коронация. Мануил уже короновался за девятнадцать лет до этого; новая же церемония, проведенная с максимальной пышностью, должна была, по его мнению, оказать тонизирующее воздействие на упавший дух его подданных. Она должна была также напомнить им, что, какие бы унижения Мануилу ни пришлось претерпеть, он продолжал оставаться главенствующим среди правителей христианского мира, равноапостольным лицом, помазанником Божьим. Когда короны неторопливо и размеренно возлагались на головы императорской четы, едва ли имело значение то, что подлинные регалии все еще находились в закладе у венецианцев; что император, чья полубожественная сущность столь высоко превозносилась, всего лишь месяц назад вернулся из похода, осуществленного в интересах «неверного» султана; что сам этот султан стоял у стен византийской столицы.
В течение двух лет после коронации Мануила особо не трогали, но зимой 1393/94 г. Баязид созвал своих главных христианских вассалов в лагерь в городе Серры. Помимо василевса там присутствовали его брат Феодор — деспот Мореи, тесть Мануила Константин Драгаш, племянник императора Иоанн VII и серб Стефан Лазаревич. Ни один из них не имел понятия о том, что в лагерь вызваны и остальные вассалы: только собравшись вместе, они осознали, насколько крепко опутаны властью султана. Сам Мануил разделял общее мнение, что изначально была задумана резня и только в последний момент Баязид отменил свой приказ. Так или иначе, снабдив вассалов зловещими предостережениями касательно последствий неповиновения, султан позволил им разойтись. Мануил, потрясенный случившимся — до конца своей жизни он считал, что его судьба в тот раз висела на волоске, — постарался как можно быстрее вернуться в Константинополь.
Вскоре после этого Мануил получил новый приказ явиться к Баязиду. На сей раз он отказался. Полученный в Серрах опыт убедил его в том, что дни умиротворения турок ушли в прошлое: чтобы выжить — следовало сопротивляться. Мануил понимал: его открытое неповиновение будет интерпретировано как отказ от вассалитета, фактически как объявление войны. Он пошел на этот риск только потому, что верил в неприступность Константинополя. Во время Четвертого крестового похода, когда город дважды был взят вооруженными силами противника, атакам с моря подвергались весьма слабые фортификационные сооружения, которые шли вдоль побережья Золотого Рога. Подобную операцию Баязид провести не мог — у него не имелось сильного флота. Мануила также сильно ободрили действия венгерского короля Сигизмунда, который, будучи все более встревожен неуклонной турецкой экспансией, в 1395 г. выступил с предложением нового Крестового похода.
На это обращение положительно ответили два соперничающих папы — Бонифаций IX в Риме и Бенедикт XIII в Авиньоне. В поход выступили 10 000 французских рыцарей, 6000 германских, к ним присоединились 60 000 венгерских воинов Сигизмунда и 10-тысячное войско князя Валахии. Еще 15 000 собралось из Италии, Испании, Англии, Польши и Богемии. Генуэзцы с островов Лесбос и Хиос и рыцари с Родоса взяли под контроль устье Дуная и побережье Черного моря. Даже Венеция направила флотилию для патрулирования Геллеспонта. Эти огромные силы — почти несомненно, насчитывавшие более 100 000 человек — в августе 1396 г. двинулись по долине Дуная. Но неустанные попытки Сигизмунда утвердить дисциплину и внушить войскам надлежащую предусмотрительность были напрасны — горячие молодые рыцари примеривали на себя образы героев-крестоносцев минувшего времени, которые сметали все на своем пути к Гробу Господню.
Примерно через месяц войска достигли Никополя, и как раз там султан встретил их. То, что последовало утром 25 сентября, явилось, по сути, настоящей резней. Около 10 000 человек было обезглавлено в присутствии султана, многие попали в плен. Этот Крестовый поход явился определенной вехой — стал первой пробой сил в противостоянии между Западом и османским султаном. И исход битвы при Никополе не только был трагичен сам по себе, но не предвещал ничего хорошего для христианского мира и в ближайшем будущем.
В начале 1397 г. жители Константинополя со страхом наблюдали, как на азиатском берегу Босфора росла огромная крепость, которую строил Баязид, готовясь к осаде византийской столицы (ныне она носит название Анадолу-хисары[103]). Мануил, в свою очередь, удвоил усилия, чтобы получить помощь из-за рубежа. В 1397 и 1398 гг. вновь были отряжены императорские посольства — к папе, королям Англии, Франции и Арагона, а также к великому князю Московскому; несколько позднее патриарх Антоний направил делегации к королю Польши и митрополиту Киевскому. В Риме папа Бонифаций IX издал две буллы, содержавшие призыв к народам Запада принять участие в Крестовом походе; если же по каким-то причинам это окажется для них невозможным, то им предлагалось сделать финансовые пожертвования на оборону Константинополя. Карл VI Французский направил 12 000 золотых франков[104] и военное подкрепление: это был отряд в 1200 человек, предводительствуемый самым выдающимся французским военачальником того времени Жаном ле Мэнгром, маршалом Бусико, который сражался под Никополем и теперь жаждал отмщения. Бусико прибыл в Константинополь в сентябре 1399 г. и сразу же увидел, что для организации полноценной обороны от турок требуются совсем другие масштабы. Маршал настаивал на том, чтобы император лично отправился в Париж и разъяснил ситуацию французскому королю.
Неохотно доверив империю своему племяннику Иоанну VII, Мануил оставил Константинополь и направился на Запад. В апреле 1400 г. он высадился в Венеции и далее медленно двинулся через Северную Италию — в каждом городе, через который Мануил проезжал, его бурно чествовали. Италия, наконец, ощутила нависшую над Западом опасность, и в глазах итальянцев этот высокий, величественного вида человек являлся главным защитником христианского мира, потенциальным спасителем Европы. Наконец 3
