когда они встретились в Бари; и его слова безусловно придавали дополнительную живость историям, которые император уже слышал от своего зятя, о поведении Иннокентия в Витербо, Монте-Кассино и других местах. Но эти личные и политические различия были сами по себе только отражением общего недовольства, ощущавшегося теперь в имперском лагере. Холодность, давно существовавшая в отношениях между германской армией и папской свитой, переросла в открытую вражду. В какой-то степени она могла проистекать из естественной антипатии между тевтонами и латинами или между воинами и духовенством; но имелись и другие, непосредственные причины. Климат Бари – болотистый и тяжелый, лето здесь беспощадно; малярия стала настоящим бичом; и за месяц, который имперские войска вынуждены были провести осаждая цитадель, – с прошлой зимы они не оставались так долго на одном месте – они утратили уверенность и боевой дух. Они внезапно осознали со всей ясностью, сколь бессмысленно и безнадежно воевать против врага, который отказывается выходить на битву. Для того чтобы принудить Рожера к сражению, им понадобится пройти еще несколько сотен миль в прямо противоположном направлении через варварскую и все более враждебную страну и предпринять морской переход – краткий, но в данных обстоятельствах сложный и опасный. На все это уйдет год по меньшей мере, а они уже десять месяцев не были дома и не виделись со своими семьями. И ради чего? Чтобы компания высокомерных, постоянно жалующихся итальянцев могла водвориться в Риме – еще двух сотнях миль и опять не по пути, – где их явно не ждали и где уже имелся вполне приемлемый папа.
Если Лотарь действительно предполагал пойти через Калабрию на Сицилию – а далеко не ясно, что это было так, – новые настроения в армии быстро его разубедили. Феодальный закон строго ограничивал срок службы вассала сеньору, и даже император не мог заставить своих людей оставаться на службе дольше против их воли. После капитуляции гарнизона Бари – чью стойкость Лотарь покарал, повесив многих защитников цитадели на виселицах вокруг города и сбросив остальных в море, – он отказался от дальнейшего продвижения вдоль побережья. Достигнув Трани, император повернул и направился в глубь страны, возможно рассчитывая на то, что воздух Апеннин остудит недовольство его армии.
Этого не произошло. Не помогли даже захват Мельфи, первой крепости Отвилей в Италии, и истребление трех сотен ее защитников. К тому времени имперский лагерь был наводнен приспешниками Рожера, которые разжигали недовольство и подкрепляли свои слова свободной раздачей сицилийского золота. Они преуспели настолько, что сумели, пока армия еще стояла в Мельфи, подговорить нескольких воинов напасть на папу и его кардиналов и хладнокровно их убить. Лотарь услышал о нападении как раз вовремя; он вскочил на коня, помчался к папской палатке и ухитрился навести порядок, прежде чем случилось непоправимое. Рассерженные и обиженные рыцари в очередной раз последовали за Лотарем в горы.
В Ладжопезоле император прервал поход. Две недели его армия отдыхала; а тем временем Лотарь в присутствии аббата Райнальда и делегации из Монте-Кассино вел переговоры о статусе монастыря и его взаимоотношениях с империей и папством. Подробный рассказ об этих событиях – даже если бы нам удалось отделить правду от лжи в удручающе недостоверной хронике монастырского библиотекаря Петра Дьякона – не представляет для нас особого интереса; но выводы достаточно ясны. Райнальд и его братия обязались подчиняться «папе Иннокентию и всем его законно избранным преемникам» и «отвергать и проклинать все расколы и ереси», а особенно «сына Петра Леони и Рожера с Сицилии и всех, кто за ними следует». Только после этого монахи, босые, приблизились к Иннокентию и были возвращены с поцелуем мира в лоно церкви.
Сам Лотарь, у которого имелись свои соображения по поводу имперского статуса монастыря, наверное, был не так доволен исходом этого дела, как Иннокентий. Но он не мог рисковать открытым разрывом с папой и, возможно, хотел как-то загладить инцидент в Мельфи. Кроме того, к нему пришли вести о гораздо более интересных событиях. Пизанский флот из ста кораблей появился у берегов Кампании; Исхия, Сорренто и Амальфи сдались. Пизанцы затем хотели освободить Неаполь, но сицилийская блокада оказалась слишком прочной для них, поэтому они направились на юг и атаковали Салерно, континентальную столицу Рожера.
Стремясь поддержать пизанцев – а также, как можно подозревать, находиться в гуще событий на случай дальнейших быстрых побед, – император поспешно послал герцога Генриха и Райнульфа Алифанского с тысячей рыцарей к Салерно. Они прибыли и обнаружили, что город уже осажден Робертом Капуанским, с чьей помощью они без труда сумели перекрыть все подходы к Салерно с наземной стороны. Тем временем пизанцы, захватившие весь амальфийский флот примерно из трехсот кораблей, получили подкрепление – еще восемьдесят судов – из Генуи. У их противников-сицилийцев имелось всего сорок кораблей, стоявших в гавани Салерно. Осада Неаполя, продолжавшаяся два года, была снята, чтобы высвободить все людские ресурсы и корабли для защиты столицы; но при таком численном превосходстве врага надежд у защитников было мало, и они об этом знали.
Даже теперь, когда его итальянское королевство оказалось захвачено и самой его столице грозила опасность, Рожер бездействовал. Его поведение могло показаться трусостью, но реально это был единственно возможный путь. Отплыть из Палермо во главе новой армии сарацин значило проявить героизм, но не государственную мудрость; этот поход закончился бы неминуемым поражением, от которого Рожер, даже если бы уцелел сам, никогда бы не смог оправиться. Итак, король остался на Сицилии, предоставив оборону Салерно своему наместнику – англичанину Роберту из Селби.
Роберт был первым в длинной череде своих соотечественников, которые на протяжении столетия отправлялись на юг, чтобы служить королям Сицилии. Мы ничего не знаем о его жизни до этого момента, но за годы, проведенные под южным солнцем, он, очевидно, прошел долгий путь, чтобы спустя десять лет заслужить репутацию, позволившую английскому историку Джону из Хексхема описывать его как «самого влиятельного из друзей короля, человека очень богатого и осыпанного почестями». Он был назначен наместником Кампании всего за несколько месяцев до описываемых нами событий и полностью оправдал доверие короля. Салерно все это несчастное лето твердо хранил верность своему суверену. Городской гарнизон из четырехсот рыцарей не утратил присутствия духа, воины и горожане вместе были полны решимости защищаться и три недели боролись яростно и мужественно.
Затем 8 августа оставшаяся часть императорской армии появилась из-за гор на востоке во главе с самим императором. Лотарь изначально намеревался предоставить осаду своему зятю; но лето подходило к концу, и неожиданная стойкость горожан заставила императора переменить свое решение. Дальнейшие события показали его правоту. Для салернцев прибытие Лотаря означало две вещи: во-первых, при таком подкреплении у них уже не оставалось надежды продержаться до зимы, когда, как они рассчитывали, германцы уйдут; во-вторых, быстро сдавшись императору и одновременно попросив об имперском покровительстве, они могли спасти город от грабежей и мародерства пизанцев. Это мнение, исключительно разумное, Роберт Селбийский полностью разделял. Собрав старейшин города, он заявил им об этом. Сам он, как представитель короля во всей провинции, конечно, не мог принимать участия ни в какой капитуляции; речь шла только о Салерно. Тем не менее он посоветовал горожанам, не теряя времени, отправить депутацию в имперский лагерь, чтобы просить мира и защиты.
На следующий день все было улажено. Лотарь, удивленный, обрадованный и, без сомнения, довольный этим новым доказательством его престижа, предложил необыкновенно мягкие условия. В обмен на контрибуцию салернцам гарантировались жизнь и сохранность всей их собственности; даже четыремстам рыцарям гарнизона предоставлялась свобода. Роберт Селбийский с небольшим отрядом отступил в цитадель, расположенную на возвышенности над городом, – тот самый «нормандский замок», который был свидетелем противостояния последнего независимого князя Салерно и Роберта Гвискара шестьюдесятью годами ранее и чьи руины до сих пор можно видеть. Роберт Селбийский намеревался удерживать крепость с развевающимся над ней сицилийским знаменем, пока сам король его не выручит. И пусть, когда наступит этот момент, король обнаружит, что его континентальная столица по-прежнему стоит.
Соглашение приветствовалось всеми заинтересованными сторонами, за исключением одной. Пизанцы пришли в ярость. Они не только мечтали захватить в Салерно богатую добычу, но и рассчитывали таким образом избавиться от одного из своих главных соперников в торговле на ближайшие годы, а может быть, десятилетия. Император без них никогда не завоевал бы город; папе они предоставляли убежище в течение последних семи лет, и при этом они не получили ничего. Если таковы плоды союза с императором, они в нем не нуждаются. И если император заключил сепаратный мир с их врагом, то они вправе сделать то же самое. Один из пизанских кораблей поспешил на Сицилию, чтобы договориться с Рожером; другие обиженно
