угодно, лишь бы петь.
– Oui, Monsieur.[64]
Штрассер опять внимательно посмотрел на нее.
– У вас есть ларингит, мадемуазель?
– Нет.
– А частые простуды?
Мадлен покачала головой.
– У меня хорошее здоровье, мсье.
– Тогда почему ваш голос такой хрипловатый? Вы курите?
– Совсем не курю. Он всегда был таким.
– Может, болезни детства?
– Ничего похожего, мсье.
– Но ведь невозможно иметь хрипловатый голос без всякой причины. Ваше горло когда-нибудь обследовал специалист?
– В этом не было необходимости… Я же говорю – мой голос всегда был таким, даже когда я была совсем маленькой. Он хрипловатый, но сильный.
– У меня есть уши, мадемуазель.
– Да, мсье, – быстро согласилась она.
– Если вы хотите петь, как сказал мне Боннар, тогда это желание должно быть сильнее всего остального. Важнее вашей работы, личной жизни – всего.
Какое-то мгновение Мадлен молчала, а потом собрала всю свою храбрость и спросила:
– Как вы думаете, у меня есть какой-нибудь талант, мсье Штрассер?
– Своеобразный, – ответил он, закрывая эту тему.
Когда она попыталась заплатить ему за урок, Штрассер отказался, сказав, что, во-первых, пока не за что, а во-вторых, он кое-чем лично обязан Антуану Боннару.
– Вы из Швейцарии, n'est-ce pas?
– Вы правы, мсье.
– Я родился в Вене, – сказал Штрассер. – Мы с вами оба – иностранцы.
– Я чувствую себя почти как дома в Париже, а вы, мсье?
– Ровно настолько, как и везде.
И это было все, что пугающий, лысый учитель рассказал Мадлен о себе, и стало ясно, что прослушивание подошло к концу.
– А гаммы? – спросила Мадлен, когда Штрассер надел пальто и взялся за шляпу. – Когда вы научите меня гаммам, мсье?
– В следующий раз.
– На следующей неделе? Здесь?
– Если вы хотите.
Впервые за все время прослушивания Мадлен почувствовала себя спокойнее.
– Мне бы очень хотелось, мсье.
Она была бы просто вне себя от счастья, что выдержала это трудное испытание – но Антуан не пришел, и когда Мадлен брела назад домой, она чувствовала себя сбитой с толку и одинокой больше, чем всегда.
Он пришел на следующий день, подойдя к парадной двери вместо черного входа, как было бы уместнее. В руках у него был букет из дюжины бархатно-алых роз.
Открывая дверь в своей униформе и чувствуя присутствие мсье Люссака за спиной в холле, Мадлен понимала – как горничная, она должна бы испытывать скорей замешательство, чем что-то иное, а как хорошо воспитанная молодая женщина она должна реагировать сдержанно.
– Bonjour, Мадлен, – сказал проникновенно Антуан и протянул ей розы.
Явная ее радость, глубокий вздох облегчения при появлении его, да еще и с букетом цветов, такое долгожданно-открытое проявление его чувств… все это было слишком для нее.
– Merci, – сказала она и без стеснения бросилась в его объятья, и мсье Люссак вопреки себе улыбнулся.
Этим вечером Антуан, с позволения мадам Люссак, отвел Мадлен во Флеретт. Ресторан был на углу улицы Жакоб, в веселом, очаровательном и приветливом местечке, в самом сердце Сен- Жермен-де-Пре. Он был уютно маленьким, больше похожим на bistrot chic, [65] чем на ресторан, безыскусно и непретенциозно прелестным, как и обещало его название.[66]
– Я так часто проходила мимо него, – восторженно сказала Мадлен. – Господи, я даже и не подозревала!
– И я тоже – что ты проходишь мимо, – Антуан смотрел на нее. – Тебе нравится?
– Да здесь просто чудесно! А владелец живет в Париже?
Антуан покачал головой.
– У него есть еще один в Провансе, и по крайней мере сейчас он предпочитает жить там. А управлять рестораном он доверил мне. И поэтому я иногда верю, что он почти мой.
– А почему бы и нет – раз ты сделал его таким процветающим?
Он пожал плечами.
– Да, вроде дела идут хорошо.
Три из дюжины столиков были уже заняты, и все новые и новые посетители заходили на обед, но Антуан нашел время, чтоб представить Мадлен своему персоналу из шести человек – Грегуару Симону, chef-de-cuisine,[67] Патрику Гюго, его ассистенту, и Суки, их plongeuse,[68] на кухне и Жоржу, Жан-Полю и Сильвии, работавшим непосредственно в зале.
– Мне повезло, что я нашел Грегуара – именно тогда все во Флеретт пошло по-другому, – сказал Антуан, ведя Мадлен к маленькому, отдельно стоявшему в глубине комнаты столику. – Он вырос всего в нескольких километрах от того места, где я раньше жил. Вообще мне давно хотелось, чтоб у нас была еще и нормандская кухня – это очень вкусно, да и к тому же я разбираюсь в ней лучше, чем во всякой другой… а тут как раз я познакомился с Грегуаром – и словно по волшебству, он нигде тогда не работал и согласился.
– Они выглядят счастливыми, – сказала Мадлен.
– Надеюсь, что так. Патрик и Жан-Поль живут вместе на рю де Бюси – всего в нескольких минутах ходьбы отсюда.
– А откуда Суки?
– Родилась на Сингапуре, но живет в Париже с тех пор, как ей исполнилось пять лет. В свободное время она рисует акварели, и у нее двухлетний сынишка – она приводит его сюда иногда, когда его отец не в настроении заниматься ребенком.
Жорж, один из официантов, круглолицый молодой человек с прекрасными волосами, принес меню.
– Я сам приму у нее заказ, – сказал Антуан.
– А ты тоже поешь со мной? – спросила Мадлен.
– Мне нужно работать, но я тебя обслужу сам. – Он указал ей на карточку в ее руке. – Можно я тебе кое-что рекомендую?
– Пожалуйста, выбери сам.
– Vraiment?[69]
– Absolument.[70]
– Ты простишь, если я тебя покину?
Мадлен откинулась на своем стуле, совершенно счастливая, глядя на Антуана в его привычной обстановке. Пусть Флеретт и не принадлежал ему, но отпечаток его вкуса и стиля лежал на всем. Он принес ей potage cressonniere,[71] подождал, пока она попробует, а потом налил ей в бокал белого вина.
– Это просто мускат – но превосходный. А как тебе понравился суп?
