боялась все испортить.
Повисла неловкая пауза.
— Карен, я живу в твоем доме, я все тебе рассказываю. Ты можешь мне доверять…
Я как-то странно пискнула.
Она взяла мою руку и стала гладить.
— Я ведь на твоей стороне. Поэтому ты должна рассказать мне, что происходит. Чтобы я смогла тебе помочь. После всего, что ты для меня сделала, — ее взгляд смягчился.
— Я боюсь, — хрипло прошептала я, — что я глубоко-глубоко влезла в проблемы. Я совсем потерялась. Я не знаю, что есть на самом деле, а чего нет, правильно ли я поступаю или наоборот. Иногда я чувствую себя сильной и уверенной в том, что это — единственный способ вернуть мою прошлую жизнь, что я обязана Ханнеке, а иногда я чувствую себя развалиной, предательницей, ужасной-ужасной женщиной…
Я уронила голову на руки, слезы капали на стол. Бабетт гладила меня по волосам, похлопывала по плечу и, когда это не помогло, принесла стакан воды.
— Вот, попей. Ты много выпила. Я ничего не могу понять. Что ты должна сделать?
Я выпила стакан воды, вытерла глаза бумажным платком из коробки, которую поставила на стол Бабетт, высморкалась и положила голову на стол. Я не могла смотреть на нее, пока все это рассказывала.
— Я была у Дорин Ягер. Она рассказала мне, как работает Симон, что он готов пойти на все, если речь идет о деньгах. Ты знала, что он начинал с секса по телефону? Что он торговал на рынке раньше?
— Да, я что-то такое слышала… Но ведь это не преступление. И какое отношение это может иметь к тебе? И к Ханнеке?
— Ты это знала?
— Да. Но что в этом такого? Секс по телефону — это тоже бизнес. Он же не торгует наркотиками…
— А ты знала, что обыски у него дома и у Иво организовала не Дорин Ягер, а налоговая инспекция?
— Нет, этого я не знала.
— У него есть письма. От Эверта к Ханнеке.
— Что ты сказала?
— У него в портфеле. Я видела их и утащила одно. Я отдала его Дорин.
— О, Господи…
Она встала, налила стакан воды и приложила его к щеке.
— Почему ты не показала его мне? Письмо от моего мужа! — она перехватила дыхание и прикусила свой кулак. — И что там было?
— Что между ним и Ханнеке все кончено. Он собирался бороться, чтобы спасти ваш брак. Но совершенно явно это не было письмо от человека, который собирался уйти из жизни и расправиться со своей семьей. На сумасшедшего он тоже был не похож.
Она втянула голову в плечи и ухватилась за стул. Я испугалась, что она упадет. Я хотела встать и поддержать ее, но она покачала головой.
— Ничего. Сейчас пройдет. — Она подтащила к себе стул и села. — Я одолжу у Михела сигарету.
Я взяла с вытяжки пачку «Марльборо», вытащила две сигареты, прикурила их и дала одну Бабетт.
— Я полагаю, — начала она тихо и сдержанно, — что ты тоже думала об этих своих предположениях…
— Я ни о чем больше не думаю. Но после того, что ты рассказала сегодня вечером… Кто может быть способен на такую подлость? Только сумасшедший, человек без чувств.
— Эверт был очень болен, Карен. Я думаю, вряд ли кто-то из вас может представить себе, в каком он был состоянии. Даже Ханнеке. В тот вечер перед пожаром я нашла его голым в шкафу. Он чистил себя щеточкой для ногтей и кухонным порошком. Он думал, что чем-то заразился, что нас всех заразили инопланетяне. Он сказал, что видел их. Тогда я поняла, что он не принял лекарства. Я отправила его под душ и растворила его таблетки в чае, но он не хотел его пить. Потом я хотела позвонить врачу. Но он в слезах умолял меня не отдавать его в лечебницу. Что он умрет там, что покончит с собой. И что мне было делать? — Ее губы задрожали. Она затянулась сигаретой. — Он был моим мужем, я его любила, я не могла отвезти его туда. Я решила: в этот раз справимся сами. То есть в каком-то смысле и я виновата в том, что случилось.
— Ну, что ты, Бабетт, так нельзя говорить… — сказала я, подбирая слова, чтобы избавить ее от этого ужасного чувства вины.
В кухню зашел Михел и тут же отступил назад, увидев нас такими расстроенными.
— У вас все в порядке, дамы?
Мы обе кивнули и улыбнулись сквозь слезы. Я махнула ему, что лучше оставить нас одних.
— Ты ни в коем случае не должна никому об этом рассказывать, — сказала Бабетт, сжав мое запястье двумя руками. Я покачала головой и поцеловала ее лоб.
— Конечно, нет.
Мы замолчали, время от времени всхлипывая, я поставила на огонь чайник, достала две чашки и две тарелки, положила на них по куску пирога и протянула одну Бабетт.
— Спасибо, — вздохнула она и попыталась посмотреть на меня благодарным взглядом.
— Что я не могу понять, это откуда у Симона эти письма? И почему он врет про этот обыск налоговой полиции? Что-то здесь не так…
Я налила чай и испуганно посмотрела на Бабетт, чтобы убедиться, что я ее снова не напугаю.
— Извини, что я опять начинаю. Но раз уж мы об этом заговорили.
— Ничего страшного. У меня другой вопрос. А что ты искала в портфеле у Симона?
— Да… Это уже другая история…
Она наклонилась ко мне через стол.
— А по-моему, нет. Почему ты на нем так зациклилась?
— Я не зациклилась.
— Еще как. Ты все время говоришь о нем.
Я закрыла глаза и попыталась придумать что-то, чтобы выбраться из этой ситуации.
— Не надо мне врать, Карен. Я вас видела.
Мое сердце замерло.
— О чем ты?
— В ту ночь, когда вы так напились. Вы с Симоном целовались у сарая. Я проснулась от шума. Выглянула в окно, а там вы…
Она не сводила с меня глаз.
— Я не знаю, что на меня нашло в ту ночь. Мы не понимали, что делаем, все были пьяные. Это было всего один раз. Потом мы поговорили и решили, что больше это не повторится, и никто не должен знать. После этого разговора я и нашла письма у него в портфеле. Только пообещай мне, что это останется между нами!
— Зачем ты спрашиваешь, конечно, само собой.
По ее лицу пробежала настороженность.
— Симон — последний мужчина на земле, в которого надо влюбляться…
— Я знаю.
Я вся сжалась от стыда.
— Он перетрахал больше женщин, чем волос у меня на голове, так всегда говорил Эверт.
Бабетт нарочно старалась сказать это как можно жестче, чтобы ударить меня побольнее. И у нее получилось. Меня словно оглушили.
— А Патриция знает? — спросила я тихо.
— Патриция не хочет об этом знать. Зачем ей это надо? Попробуй она возмутиться и может помахать ручкой своему джипу.
