им. И дело не в том, что они станут лучше, их уже достаточно сильно сформировали равнодушие и жестокость. Но если я, пусть ненадолго, смогу дать им ощущение безопасности, чувство, что кто-то заботится о них, значит, я добилась своей цели.
Мы смотрели на траву, которую трепал ветер и бегущие над морем облака. Я не могла понять, как Анс сама обрекает себя на боль нашего детства, оставаясь жить здесь и работая с трудными детьми.
— Ну ладно, — вздохнула она. — Как у вас дела? Кто-то заезжал? Я видела там чашки на кухне…
— Из полиции.
Она вопросительно посмотрела на меня:
— Они его поймали?
— Нет. Как раз наоборот. Все становится только хуже. Сегодня ночью сгорел мой дом.
Когда я, говорила это, мой голос задрожал. Анс закрыла рот рукой.
— Девочка моя… — прошептала она. — Ну и дела! Какой кошмар. Но как же это могло…
Я села на диван и налила себе бокал белого вина.
— Мне страшно, — сказала я.
Анс подошла ко мне, взяла за подбородок и строго посмотрела мне в глаза:
— Тебе не надо бояться. Ты у меня, и я о тебе позабочусь. Возьму на этой неделе отгулы и всем займусь. Предоставь все мне. Тебе надо прийти в себя.
Вольф забрался ко мне на коленки и начал целовать.
— Не надо больше грустить, мама, — сказал он самым нежным голоском. Я улыбнулась и прижала его к себе.
— Не надо. Ты прав. Теперь будем смеяться!
Я пощекотала его толстый животик, и он заурчал от удовольствия.
— Это поджог? — спросила Анс, собирая по комнате разбросанные игрушки.
— Они сами еще не знают. Полиция считает, что все загорелось от лампочек, которые Геерт поставил на кухне под шкафчиками. Якобы от них прогорела дыра в панели, да еще газ в духовке оказался открыт. Все и взорвалось. Но я точно знаю, что выключила свет, когда уезжала. Да и вообще днем мы эти лампочки никогда не включали. Значит, этот человек был в доме и знал, что лампочки могут прожечь шкафы. Иначе никак.
— А как вообще Геерту пришло в голову пристроить такие лампочки под шкафами? Что за идиот? Все же знают, что нельзя этого делать?
— Он говорил, что эти длинные лампы дают такой холодный и страшный свет, когда мы зажигали их по вечерам. И как-то в воскресенье заменил их на патроны с лампочками.
— А когда он это сделал?
— Я не помню точно… С месяц назад, наверное.
— Почти перед тем, как вы расстались?
— Да.
— Ты, надеюсь, не переписала дом на его имя?
— Нет. Я не захотела. Он признал Вольфа, а больше у нас официальных отношений не было.
— Но он этого хотел?
— Он считал, что я ему не доверяю. Хотел, чтобы все у нас было общее. Общий счет, общий дом, хотел, чтобы мы поженились.
— А ты почему не хотела?
— Это же мой дом. Это единственное, что мне осталось от мамы с папой. Я не знаю, просто я так чувствовала…
Мне не хотелось рассказывать ей о его депрессиях. Я не хотела быть в ее глазах женщиной, которая постоянно выбирает не тех мужчин. Я годами защищала Геерта, а теперь она могла сказать: «Видишь, разве я тебе не говорила!». Но и обойти это я не могла. Я хотела быть с ней честной. Какой бы скверной ни была ситуация, плюсом в ней было то, что мы снова нашли друг друга. И я рассказала о его бессонных ночах, приступах страха, как он выпивал. Что он не был таким всегда, как раз наоборот, в начале наших отношений он был милым и заботливым. И что я не знала, почему все пошло не так, почему он впал в страх и депрессию, а я очень долго искала причину этого в себе и делала все, чтобы убедить его в своей любви. Вот только дом с ним делить не стала.
Анс молчала. Когда я выговорилась, она сказала только, что Геерт был прав. Я недостаточно сильно его любила. Если бы я на самом деле любила его, я бы вышла за него замуж и разделила бы с ним свой дом.
Мы вместе готовили ужин. Анс крошила чеснок и петрушку, я резала салат и помидоры, взбивала заправку из оливкового масла, соли и лимонного сока, она жарила бекон и шампиньоны и перемешивала все это с сыром и яйцом с макаронами. Я поставила диск Билли Холидэй и тихонько ей подпевала.
Мейрел влетела на кухню и начала комментировать «дурацкую музыку для старых теток». Мы ставили еду на стол, а она тем временем включила радио и начала вертеть ручку, ища что-нибудь посовременнее. Я велела ей выключить этот грохот, потому что мы хотели спокойно поесть. Но Мейрел вовсе не хотелось покоя, она скакала вокруг стола, демонстрируя нам свои танцы, и поскольку никто не хотел на нее смотреть, начала стаскивать Вольфа со стула. Все закончилось его ревом на полу, а я начала орать на Мейрел, которая визжала мне в ответ, что не виновата, и так продолжалось до тех пор, пока Анс не выдернула шнур из розетки и любезно не пригласила нас к столу. Дети уселись, надувшись и сложив на груди руки, не собираясь съесть ни крошки. Я кипела.
— Ребятки, ваша мама немного устала и расстроена. Вы должны постараться быть с ней милыми, — сказала Анс, раскладывая всем горячие макароны. Мейрел глянула на меня своим темным взглядом из-под черных нарочито насупленных бровей.
— А как же я, а? Как будто я не расстроена. Она всегда думает только о себе. Поэтому мы здесь, и у меня нет подружек, и мне нельзя слушать мою музыку. А теперь еще дом наш пропал. Нам еще чего доброго придется жить здесь. Ну уж нет, только не надо думать, будто я здесь останусь!
— Нет! И я нет! — завопил Вольф с ней вместе, чтобы мы не забыли о его присутствии. Я уже не знала, как выйти из этого кризиса, чтобы по крайней мере не заставлять детей страдать. Сил больше не было. И в голове не осталось ничего, кроме соплей и слез.
Анс тихонько сжала мою руку:
— Вам вовсе не надо здесь жить. Вы просто гостите здесь, пока ваш дом не отремонтируют. Давайте будем считать, что вы здесь на каникулах!
— А как же Дед Мороз? — спросил Вольф. — Вот он придет к нам домой, а нас там нет. И дома нет. И как он будет дарить нам подарки?
— Я думаю, Дед Мороз вас найдет. Мы с вашей мамой давно рассказали ему, что вы здесь.
Мейрел расплакалась.
— Я теперь не попаду на праздник к Зое…
Всхлипывая, она бросилась мне на колени. Я гладила ее кудри и уговаривала, что все будет хорошо. Тут зазвонил мой телефон. На экране высветилось «Геерт».
— Мария! Что, черт возьми, происходит! Почему ты не отвечаешь?! Где ты?!
Его голос дрожал.
— Прости, Геерт, я должна была тебе позвонить…
— Должна была позвонить? Наш дом сгорел! Ты не задумалась, с чего это я оставил сто сообщений на автоответчике?! Господи, неужели тебе наплевать, что я беспокоюсь?!
— Прости…
— Как это могло случиться, что все взлетело на воздух?
— Это из-за лампочек, которые ты поменял, помнишь?
— Какого черта! Быть этого не может.
— И газ был не закрыт…
— Этого не может быть! Как это могло… Ты не закрыла газ?
— Закрыла. Перед тем как уехать, я выключила свет и точно помню, что газ не был включен.
— А кто сказал, что все было так?
— Полиция. Они приезжали сегодня.
