Амстердаме он мог немало выручить.
Гарри встал.
— Мне надо идти. Спасать то, что можно спасти. Переговорить с банком. Они звонят мне каждый день.
— Может, тебе обратиться в полицию…
— Ты в своем уме? Они же до всего докопаются. Думаю, ничего хорошего моей репутации это не принесет. Нет, я должен постараться найти его сам. Что-то с ним случилось. По-другому не может быть. Просто не могу себе представить, что он меня так кинет…
— Анс знает об этом? Я имею в виду ваш мухлеж с деньгами, они ведь и ей принадлежат?
— Нет, боюсь, что нет. И что мне сейчас кажется очень странным: прямо перед своим исчезновением он попросил меня оценить их дом, но Анс не должна была это знать, он не хотел сеять панику… Мартин мне друг, мы должны сначала выяснить, что действительно произошло. У него должен быть шанс…
Гарри говорил больше себе, чем мне.
Я вместе с ним прошла к двери, он дал мне свою карточку, как-то неловко похлопал меня по плечу и нахмурился:
— Пусть это останется между нами.
Он поднял голову на серые от сырости стены «Дюн», бросил последний оценивающий взгляд на обитель моего жалкого прошлого.
— Позвони мне насчет этого номера, ладно?
Он помахал мне ключами от машины и надел очки от солнца, хотя было пасмурно и в любую минуту мог пойти дождь:
— Чао!
Он суетливо нырнул к своей «ауди». Габаритные огни мигнули так же нервно, как он. Он сел в машину, колеса взвизгнули, и он умчался.
Глава 29
Деньги. Существовал ли более банальный мотив, чтобы свести кого-нибудь с ума или убить?
Деньги в целом меня не занимали. Я была в таком удобном положении, что мне и не надо было о них думать. Я получила наследство. Мои родители работали до упаду, экономили на всем и оставили нам небольшой капитал. Так что я могла и жить в своем собственном доме, и посвятить себя музыке. Мне хватало тех небольших денег, которые я зарабатывала пением.
Я не могла себе представить, что деньги могут быть для кого-то настолько важны, что из-за них можно причинить боль или убить человека. Любовь, ревность, маниакальная страсть, всепоглощающая злоба — да, но деньги? Жить для денег, работать с деньгами — это мне казалось ужасно скучным.
— Какой смысл в этом вкладывании денег? — спросила я Гарри, и он сказал, что это чудесная вещь, что это как азартная игра, смысл в том, чтобы выигрывать, следить за тем, как повышаются курсы акций, в нужный момент продать и снова вложить деньги, получить еще большую прибыль, как маленькая песчинка играть с транснациональными корпорациями. Это давало ощущение власти, чувство собственной значимости. Выйти из игры было трудно.
Он прекратил это, потому что был слишком неуверен в себе: то слишком долго ждал, то действовал чересчур поспешно, он был трусоват и поэтому много терял. Но вот Мартин, Мартин был тверд как камень. Он не боялся рисковать.
И теперь он исчез. С деньгами своего друга и, возможно, с деньгами Анс. Должна ли я рассказать ей об этом? Нет, пока не надо. Я хотела сначала доказать это. И Гарри был тот человек, кто мог мне в этом помочь.
Анс и дети вернулись с полными сумками. Анс протянула мне белый пакетик с лекарствами.
— Алкоголь с ними нельзя, — сказала она и отправилась в кухню с пакетом фруктов под мышкой. Вольф и Мейрел радостно поскакали за ней.
— Сейчас будем делать горячий шоколад! Будем печь печенье! Мам, ты с нами? Мы будем делать пряник. Мама, иди к нам! — Вольф тянул меня за руку. Я шла за ними и чувствовала себя немного лишней. Как будто я сидела под огромным стеклянным колпаком для сыра, отгороженная от всех. Я могла видеть их, они видели меня, но контакта между нами не было. Анс положила свою связку ключей на стол, рядом с хозяйственными сумками. Мейрел и Вольф рылись в пакетах, переполненные энтузиазмом, и размахивали у меня перед глазами вкусными вещами, которые им разрешили купить.
— Мам, смотри, шоколадный пудинг! А вот мини-«твиксы»! Ма-ам, ну посмотри!
Я не смотрела. Мое внимание было приковано к ключам, к огромной связке, на которой висел маленький оранжевый буй. Анс взяла ключи со стола, подошла к картине на стене и открыла ее. Повесила связку ключей на крючок, рядом с другими ключами, каждый с буем своего цвета, в шкафчик для ключей, который был замаскирован картиной.
— Забавный шкафчик, — сказала я и стала рассматривать картинку: безвкусно, наивно нарисованная крестьянская ферма, две большие двери конюшни, перед которыми на скамеечке сидят крестьянин с крестьянкой. Двери конюшни открывались при помощи маленькой деревянной кнопочки. Только Анс могла повесить такую старомодную вещь, да еще и пользоваться ей.
— Это Мартин привез из Швейцарии. Увидел его там в пансионе, где он останавливался, и он ему показался таким забавным, что он спросил, нельзя ли его купить. Оказалось, что это сделала сама хозяйка пансиона вместе со своим мужем.
— Надо же, какая прелесть. А зачем Мартин ездил в Швейцарию?
— Катался на горных лыжах. Вот, держи. Иди, отдохни в своей комнате. Я займусь детьми.
Она протянула мне кружку теплого, пахнущего мочой чая.
— Отвар папоротника. Хорошо успокаивает и снимает депрессию.
— Прекрасно, — я отхлебнула горячего безвкусного чая. Теперь я знала, где она хранит ключи, и это придавало мне почти эйфорический подъем. В конторе Мартина я найду ответы на свои вопросы, в этом я была уверена.
Рини первая увидела пламя. Я сидела у нее на кухне и попивала вино, как вдруг она закричала, что мой дом горит. Мы выбежали на улицу, крича от ужаса. Пламя вырывалось из моей кухни, и я закричала: «Дети, мои дети спят наверху!» Я хотела войти в дом, подняться наверх, но была совершенно парализована. Я оглянулась, Рини исчезла, а я стояла и смотрела на свой горящий дом совершенно одна. Я хотела заплакать, но слезы не шли. Горе было слишком большим, страх слишком сильным. Я чувствовала страшную боль в животе, как при родах, как будто мои дети, которые вышли из меня, опять залезали ко мне внутрь. Я опустила глаза и увидела, что действительно беременна, мой живот был как большой, тугой мяч. Моя мать вдруг оказалась рядом со мной и с презрением смотрела на меня. «Вот тебе, — сказала она. — Это тебе наказание. Ты не можешь хотеть одного ребенка и не хотеть другого!»
Она пошла дальше, я хотела ее догнать, но не могла и двинуться с места.
Младенец выскользнул из меня, я ничего не почувствовала, он упал на землю и заплакал. Я подняла глаза и не увидела никакого пожара. Мейрел и Вольф вышли из дома и радостно побежали к своему новорожденному братику. Мейрел схватила его и осыпала поцелуями.
Потом я проснулась. Я вспотела, во рту было липко и сухо. Глубокая печаль, которая мучила меня во сне, камнем лежала на сердце. Как будто я была глубоко под водой. Медленная пульсация крови доносилась издалека, как шум моря. Я опять соскользнула назад, в свой кошмар, я знала, что это сон, но не могла проснуться.
Кто-то потряс меня за плечо. Погладил мой лоб.
— Эй, — сказала Анс нежно. — Как ты?
Я потрясла головой, и мозги застучали по черепной коробке. Я попыталась встать, но мышцы были как ватные.
