документ три месяца назад. Он не знал, что она больна, близка к смерти… Он надеялся… – Фенвик пожал плечами. – Время и судьба никогда не жаловали его.
Я сложила пергамент, вспомнив другой, тот, что в шкатулке. Один отбирает, другой даёт. Титул ничего не значил бы для Лидии Виллисис – честное имя гораздо больше. Но она просила меня об этом, просила очистить её имя. Есть ли у меня выбор? Тот человек стар, болен, некоторые даже могут подумать, что у меня перед ним долг. Его состояние – для меня оно ничего не значило. Но то, о чём говорил этот пергамент, другое дело.
Должно быть, мысли отразились на моём лице. А может, полковник считал, что женщина всегда может быть убеждена мужчиной. Потому что он резко сказал:
– Необходимо торопиться, графиня. Курфюрст не может ждать долго. В Балтиморе ждёт корабль. Он отплывает через пять дней…
– Сэр! Это невозможно!
– Мадам, – ответил он, – это не только возможно, мы обязаны это сделать. Я ведь вам сказал: курфюрст умирает. Такова правда!
Сила, с которой он говорил, выдавала его нетерпение. Неожиданно у меня захватило дыхание, как у человека, которого подхватила неодолимая сила. Вопрос целесообразности. Но пять дней… На мгновение я почувствовала себя беспомощной, словно потеряла контроль над своими делами. Полковник поклонился и направился к двери.
– Я поговорю с вашим адвокатом, мистером Вестоном. Надо отдать распоряжения для вашего удобства.
Я упрямо хотела сказать, что не желаю иметь ничего общего с его «распоряжениями», что не собираюсь плыть в Гессен. Но уже поняла, что согласилась на участие в этом необыкновенном приключении.
Глава вторая
Я занялась делами имения; я знала, что отплываю в Европу и в неизвестность, но не собиралась оставаться там, когда будет выполнен долг перед памятью бабушки. Летти просилась со мной, но я ей сказала, что ей будет трудно в стране, языка которой она не знает и где люди с её цветом кожи неизвестны. По вынужденным замечаниям мадам Мендель, немецкой гувернантки в старших классах, я знала, какая пропасть между классами существует у неё на родине. В одном из её любимых (а для меня – ужасных) рассказов говорилось о великом герцоге, который хладнокровно застрелил крестьянина, чтобы доказать гостю, что он свободно распоряжается жизнью и смертью своих подданных.
Поэтому я считала, что и передо мной возникнут проблемы касты и ранга. Моя единственная защита – пергамент, который передал мне полковник Фенвик. Но впервые я почувствовала, что меня ожидает, лишь встретившись через два дня в чопорной и тесной гостиной дома Джеймса Вестона в Балтиморе с двумя людьми, которые должны были сопровождать меня, в респектабельности которых поручился полковник Фенвик. Меня больше интересовала графиня, которая, оказывается, моя родственница. В рассказах мадам Мендель много говорилось о высокомерии и самонадеянности придворных, и я без всякого тёплого чувства ожидала знакомства.
Граф был одет как джентльмен, но держался так прямо и скованно, что я всё время подсознательно ожидала услышать звон шпаги или стук шпор, которых, конечно же, не было на его штатских ботинках. Высокий человек с коротко остриженными светлыми волосами. Такие же короткие бакенбарды торчали под ушами и вдоль подбородка. Нос напоминал хищный клюв, но подбородок слабой линией уходил назад к горлу, закрытому шейным платком. Граф вошёл на шаг впереди жены и резко поклонился мне, не глядя в глаза.
Жена его, впрочем, оказалась совсем другой. Прежде всего она была почти моей ровесницей, гораздо моложе своего худого мужа, и такой же живой и проворной, как он – сдержанный и отчуждённый. Небольшого роста, с хорошо развитой грудью. Из-под шляпы с плюмажём и лентами выбивались золотые пряди, яркие, как монеты только что из чеканки. Ленты окружали лицо с голубыми глазами, большими и будто бы невинными. Маленький, круглый, ярко-красный рот напоминал нераспустившийся бутон. Графиня быстро оглядела комнату, как актриса, проверяющая состояние сцены, потом ответила на мой поклон.
– Графиня… – голос её прозвучал мягко, говорила она по-английски с едва заметным акцентом. – Большая честь быть вам полезной…
Я не строила иллюзий по поводу предстоящего приёма при гессенском дворе. Полковнику Фенвику не обязательно было предупреждать меня, что там меня ждёт гораздо больше врагов, чем друзей. Следовательно, мне требовалось с самого начала вести себя соответственно статусу, который я унаследовала от бабушки. Поклон мой был чуть менее глубоким. И, к явному удивлению графини, я ответила на немецком. Глаза её округлились, мы обменялись ничего не значащими любезностями. Но я заметила, что чопорный граф и его жена подождали, пока я сяду, прежде чем самим занять указанные мною кресла.
Полковник Фенвик, который сопровождал их и представил, снова остановился у окна, полуотвернувшись, словно с нетерпением ожидая возможности уйти. Я плотнее запахнулась в шаль, опять почувствовав холод, как в день смерти бабушки. Но я сделала свой выбор и должна его держаться.
Полковник и граф оставались в комнате всего несколько минут, потом попросили разрешения уйти, оставив меня с графиней. Она оказалась одной из тех женщин, которые непрерывно говорят, молчание приводит их в ужас. Она болтала не потому, что нервно пыталась нарушить тишину, а просто по привычке.
Она говорила о корабле, на котором мы поплывём, о том, какие там удобства. Я очень скоро обнаружила, что мне достаточно лишь кивать головой и время от времени вставлять «да» или «нет». Но вот она замолчала и прямо и критично взглянула на меня. Во всяком случае я так оценила её взгляд.
– Леди фон Црейбрюкен, – произнесла я на своём родном языке, – вы должны меня простить, если я нахожу своё положение странным и необычным, может, даже слегка пугающим…
Она энергично кивнула, взмахнув красными перьями шляпы (от её выбора цвета у меня болели глаза; если окажусь при дворе, мои наряды действительно будут там самыми тусклыми).
– Поэтому, – я приготовилась играть роль, которую избрала с того времени, как мне навязали эту поездку, – поэтому я рассчитываю на вашу помощь. Полковник Фенвик сообщил мне, что мы родственницы…
Ответ её последовал немедленно; графиня словно была обрадована моим отношением.
– Конечно, – она ответила тоже по-английски. – Мой отец тоже из династии, – улыбка её теперь не была выражением хорошенькой фривольной женщины, в ней появилась какая-то хитрость. – Из династии… – повторила она. – Его светлость принц Аксель был покровителем моей матери, понимаете. Это брат курфюрста, убитый при Ватерлоо.
Итак, графиня тоже плод внебрачной связи. Похоже, правящий дом Гессена увлекается подобными связями. Я кивнула, словно уже знала это.
– Курфюрст очень добр: он выбрал вас, чтобы вы сопровождали меня в таком долгом путешествии.
– Это не только наш долг, миледи, но и удовольствие. Ах, вам понравится наша страна, она такая прекрасная, люди такие добрые, а Аксельбург – замечательный город! У нас есть опера, прекрасные сады, сокровищница его высочества. Он позволяет даже простолюдинам в праздничные дни любоваться великолепием его собрания. Вы не поверите, пока сами не увидите, что такое может существовать.
Я решила, что не поверю ничему относительно Гессена, пока не увижу сама. В последующие два дня графиня постоянно была рядом со мной, хотя ни графа, ни полковника Фенвика я почти не видела. К своему изумлению – и отчаянию – я обнаружила, что сожалею об отсутствии последнего. Мне он казался оплотом надёжности в моём столь быстро изменившемся мире.
В день отплытия я переживала расставание с Летти, с жизнью, которую всегда знала. Я понимала, что пускаюсь в авантюру, и рядом нет друга, на которого можно рассчитывать. Графиня настояла, чтобы я пользовалась услугами её молчаливой кислой служанки, добавив, что как только появится возможность, мне
