Однако я переставлял по очереди ноги, пока вдруг не обнаружил, что Мурри рядом со мной уже нет. Какое-то внутреннее упрямство не позволяло мне идти вперед без него. Рев толпы стал еще громче. Гневались ли они на мою победу или приветствовали мой успех? Этого я не знал.
Оглянувшись в поисках Мурри, я увидел распахнутые рты и размахивающие руки. Гвардейцы, опустив копья поперек собственного тела, образовали заграждение, чтобы сохранить вокруг участок свободного пространства.
Я не мог задерживаться, хотя тревожился за Мурри — если толпа действительно объединилась против меня, он окажется в большой опасности. И все же, если я император, мне следует заявить о своей победе и показать, что «варвар» сумеет взять завоеванное и держаться при этом достойно.
Я подошел к ступеням. Жрецу я протянул корону, Хотя я честно добыл ее, до официальной коронации она не будет мне принадлежать. Но даже при том теперь я уже был императором — хотя мне было очень трудно свыкнуться с этим.
Канцлер протянула мне императорский жезл власти, леопард припал к земле и прорычал что-то, близкое к урчанию. Я знал, что теперь мне следует повернуться к буйной толпе моих подданных с жезлом в руке.
Я поднялся на пару ступеней. Высокий трон был все еще пуст, но я не сделал ни движения, чтобы усесться на него. Где-то, возможно, на одной из крыш вокруг, находился стрелок, сразивший Шанк-джи. Вполне возможно, что некий Дом сочтет нужным избавиться и от выскочки, чтобы устроить новые испытания с новыми соискателями. Все это вполне имело смысл.
И тут я увидел, как толпа качнулась, расступилась. Через один из барьеров из копий прыгнул Мурри, спланировав словно в танце. В пасти его был жезл, конец которого сверкал на солнце.
Жрец попятился, прижав к себе корону, на лице его был страх. Но верховный канцлер осталась на месте, потянувшись к Мечу Присутствия, висевшему на ее поясе, хотя это церемониальное оружие ничего не стоило в стычке с этим хищником из Внешних земель.
Одним прыжком Мурри оказался рядом со мной, и я взял из его пасти жезл, увенчанный изображением песчаного кота, который сделала Равинга. Но я не выпустил и другой, с фигуркой леопарда.
Слева от меня, припав животом к земле и прижав уши, зашипел Голубой Леопард. Справа стоял Мурри, повернув свои желтые уши к зверю, что противился его приходу, и не выказывая ни страха, ни вызова.
С двумя котами и двумя жезлами я встал лицом к людям, чьи крики уже стихли. Они смотрели на меня, словно онемев от изумления. Век кончился, начался новый. В одной руке я сжимал древний символ прошлого, в другой — то, что досталось мне моими собственными трудами. Я не мог предвидеть, чего потребует от меня в грядущем Высший Дух, но то, что я должен быть самим собой, я усвоил хорошо. И с этой мыслью, почти нагой, окровавленный, с волосами, освобожденными от узла и развевающимися на ветру, я потребовал своего, того, что я готов был удержать, — как если бы мои мохнатые братья потребовали причитающееся им по праву и до конца были готовы держаться за то, что получили.
ЭПИЛОГ
Равинга зажгла только один светильник, но мне хватало его света, чтобы хорошо рассмотреть ее лицо, и я увидела в его выражении силу целеустремленности.
— Он победил, — сказала я. И я была крайне изумлена его победой. Этот Хинккель, что же в нем такого? Мне было трудно изменить мнение о нем.
— Он только начинает, — поправила меня Равинга.
— Они должны принять его, таков обычай… — Я уловила по крайней мере часть ее намека.
— Ты так говоришь, зная то, что знаешь, что тебе самой пришлось испытать, девочка? Не изображай из себя простушку. Шанк-джи потерял руку, но не голову. Есть стрелок, которого надо найти — и как можно скорее. За этим таится куда большее…
Она перевела взгляд с меня на полку, где стояла фигурка Илантилина.
— Итак, — сказала она резко, как тот, кто закончил одно дело, чтобы тут же взяться за следующее, — начнем действовать. Ты, Алитта, имеешь теперь право потребовать свое наследство. Обычай говорит, что сделанное одним императором может отменить другой. Последняя из твоего Дома принесет присягу, как и все прочие аристократы, потребует все права и привилегии своего рода — все права. — Она повторила это как человек, которому никто не смеет перечить.
Былая горечь поднялась во мне с такой силой, что я почти ощутила ее вкус.
— Нет!
Но не об этом ли мечтала я сама, подумала я секундой позже. Если по странному стечению обстоятельств мне выпала такая возможность, то почему я должна ее отвергнуть?
— Да!
Я не могла ей противиться. Я не могла противиться даже той части себя, которая желала того, что Равинга так легко приняла как факт. Новая жизнь — опасная жизнь, но я давно уже жила среди опасностей, так что это не окажется для меня новым или пугающим.
— Будем действовать, — продолжала Равинга, — Даже под пластинами мобиля будем действовать.
